Пакость жжОт напалмом. Она ест макароны, самозабвенно грызет куриные хрящи, а сегодня у нее отбили свежекупленный батон хлеба. Она совсем было собралась унести его в темный угод и там съесть. Выгоняет старших кошек с балкона, ежели вдруг решит его посетить. /Ночью с боем отняли у нее подушку.
Я ее боюсь, чесслово..

@темы: das Katzenhaus

---

Ты, главное, возвращайся...

---

Все плохо(( Купила Золетил, пусть под рукой будет... Судя по всему, в самое ближайшее время пригодится(((((

@темы: das Katzenhaus

---

Да идите вы лесом, Герои...

Задала сегодня на Ответиках

такой вот вопрос

otvet.mail.ru/question/77136411/
Ответы доставили...
Причем, рассуждать на тему "А вот раааньше" всяк горазд... Но при этом не знают историю символа целой Эпохи, и не древнейших времен, нет... События менее чем 80-летней давности.
Или это я чего-то не понимаю?

@темы: как страшно жить)

---

Юродивые

Что-то в интернетиках последнее время появилось слишком много кликуш. "Бог не дает ребенка!" "За что Бог послал мужа-алкоголика?"
Ощущение, что из какой-то временнОй дыры вылезли крестьянские тетки конца 16го века. Бог, ага...
Нет, чтобы нормально обследоваться, а от алкаша попросту уйти - надо сидеть и сетовать на горькую судьбу...
Откуда это? Что это вообще?

@темы: как страшно жить)

---

Младенчик

Вроде совсем недавно, чуть ли не на днях, выписали из роддома с бело-розовым свертком.
Ан уже 14 лет, паспорт пора получать)))
Совсем большая доча выросла.

---

Цирк с конями

Сегодня ночью Сарочка твердо вознамерилась выгнать Фирочку из дома. С балкона сбросить, да.
Долго гоняла ее по комнате, загнала на балкон. Потом гоняла по балкону. Я слышала, как они орали, как скакали по стоящему на балконе автокреслу, шуршали полиэтиленом, припасенным для ремонта. Потом Сарочка загнала Фирочку на внешний подоконник остекления и сказала, что обратно не пустит. Выла страшным голосом и била лапой - вали, мол, отсюда, прыгай вон вниз.
Пошла, разняла, балкон пришлось закрыть...

@темы: das Katzenhaus

---

Срамота...

Сижу я, значит, никого не трогаю, примус починяю
Звонок в телефон, мужик спрашивает про квартиру. Говорю - планируем часов в 7 вечера показывать, то да се, в 5 часов контрольный.
Не звонит. Звоню сама. Трубку снимает тетка. Говорю - "Я пару часов назад общалась с молодым человеком, как бы мне его услышать?"
-А ты кто??? -уже с истеричными нотками
-Я говорю - он мне по объекту звонил, вот договорились созвониться...
И тут ТАКОЕ началось...
-Да ты БЛ....дь! Да чо ты ему звонишь!!! Да ты кто такая, да я тебя!!! Я узнаю, где ты живешь, я тебя закопаю!!! Оставь моего мужа ты, слышь, тварь, мразь бла-бла-бла.
Бросаю трубку, она мне перезванивает, опять орет. Не беру с этого номера - звонит с другого...
Выключить телефон не могу - нужен по работе, много входящих звонков.
Но и баба уже надоела, я и по-хорошему с ней, и по-плохому, а она только распаляется еще больше...

Кончилось тем, что позвонил сам тот мужик, сильно извинялся...

@темы: как страшно жить)

---

... и падали вниз стремительным домкратом.

Я совершенно не понимаю вот этого наукообразного пердежа в лужу. И не пойму никогда, наверное...
Не раз и не два читала на всяких гомофобных форумах, что-де у "геев отсутствует Y- хромосома".
Вот эти люди, которые такое пишут, они вообще каким местом думают? Ну не знаешь ты, как выглядит отсутствие оной хромосомы, какую клиническую картину дает - молчи! Молчи в тряпочку и не возникай!
Зачем? Зачем они это пишут? С какой целью? И что имеется в виду? 46ХХ - женщина. 45ХО -

Синдром Шерешевского-тернера

ru.wikipedia.org/wiki/Синдром_Шерешевского_—_Тё...
Так нет же, "УчОные выяснили, что у геев отсутствует Y-хромосома" . Какие, блин, учОные? До такой ереси даже британские учОные не допишутся, бо давно известно, какие последствия влечет отсутствие Y-хромосомы.
Вот зачем эта наукообразность? Для чего? Что умнее казаться? И на кого расчитано?

@темы: как страшно жить)

---

Кто все эти люди?

Читаю я вот эту даму... Читаю...
otvet.mail.ru/mail/paris_vitebsk/
И вопросы, и ответы на ее вопросы...
Вот зачем люди так живут, а? Для чего?

@темы: как страшно жить)

---

Как же мучительно плохо без нее... Даже сутки врозь - больно. Эх...

---

Младенцы жгут)

Сегодня вспомнилось чего-то, года два уж прошло, а я до сих пор как вспомню - хихикаю)
Иду с дочерьми через мостик. На берегу реки какие-то маргиналы жгут костер, пьют технический спирт и дурными голосами горланят песни.
Ольга:
- Ой, мам, смотри - бич-пати!

@темы: заметки на полях

---

ФирочкО

А я все недоумевала - странный она какой-то метис. Туловище абсолютно "помоечное", а морда брахицефальная, британская...
Сомнения закрались давно, но сегодня я, кажется, убедилась: Да, все-таки дело в том, что больно уж часто она бьется мордой. Отсюда и характерная приплюснутость...
Сейчас выходила с балкона, шандарахнула ее дверью. По морде, да. Она только чихнула и ушла по своим делам.
Ну и так - то в шкаф врежется, то в оконное стекло. Отсюда и плоская морда. А британцев там близко не...

@темы: das Katzenhaus

---

Это такое ни с чем не сравнимое чувство - когда животина, одной лапой стоявшая на Радуге, все-таки выживает. И не просто выживает - а еще и возвращается к своему обычному образу жизни, к прежним привычкам и пристрастиям.
Она вчера вскарабкалась мне на спину. Не впрыгнула, как прежде, а именно вскарабкалась, тяжело, медленно, потом долго не могла угнездиться, да и посидела-то всего ничего - минут, может, десять. А ведь раньше так и засыпала, верхом на мне, и сильно возмущалась, если я меняла положение. Но все же, все же...
Несколько дней назад я нашла ее, лежащей на стиральной машине пластом. Вид был ужасающий - судороги, огромные глаза с полопавшимися каппилярами, анизокария, нижняя губа с левой стороны отвисла, обнажив остатки зубов. "Конечности двигаются, но - это же парез лицевых мышц. Микроинсульт, и без вариантов. Так, что нам сейчас нужно? Это, это и вот это, и вот это под кожу..." И тут во мне проснулся Внутренний Голос, тот самый, что некогда донимал Булгакова (В "Записках врача", помните?)
"И чо? - завел свою песню Внутренний Голос. -Кошке 17 лет, у нее инсульт, чего ты собралась с ней делать? Не "это, это и вот это", а в наркоз и дитиллин по вене. А лучше в продолговатый мозг - оно надежнее."
"Не инсульт, а микроинсульт. Так, а еще эмицидин нужен, вроде был где-то в холодильнике..."
"Ага, ага! Эмицидинчик, как же! Аскорбинку не забудь! Очень, очень полезная вещь в ее состоянии! Лучше в драже!" - глумился Внутренний Голос.
"И не забуду. И вообще - делай, что должен и будь, что будет"
"Должен, в данном случае, облегчить страдания, философ хренов! - занудствовал Внутренний Голос"
"Все. Отвяжись. Я попробую. А ежели не получится - тогда да, последую твоему совету. А теперь - замолчи!"
Внутренний Голос удалился, недоуменно пожимая плечами и покручивая пальцем у виска.
Сделала уколы. Вечером того же дня кошка поела. Плохо, мало, но поела ведь. А еще чуть позже посетила лоточек.
И вот так медленно, шаг за шагом, восстанавливались физиологические функции - вот стала гораздо лучше есть, вот начала пить, вот дошла до общих мисок, вот прибежала вместе с остальными клянчить еду... А когда кошка слезла со стиралки и прошествовала в детскую комнату, чтобы занять кровать - я чуть было не пустилась в пляс. Ведь до болезни она использовала любую возможность, чтобы проникнуть в детскую и поваляться на кровати. А тут столько времени практически не выходила из ванной...
Я все ждала - когда же она придет сидеть на мне? Это одна из любимейших ее привычек, и именно возвращение к ней будет знаменовать практически полное восстановление работы мозга.
Вчера вот пришла...

@темы: das Katzenhaus

---

Жертва прогресса

Теперь, читая обычную бумажную книжку, я кошусь в верхний правый угол и всякий раз недоумеваю - почему время не отображается?))

@темы: заметки на полях

---

Девять заповедей

Еще один рассказ

= Знаешь, сам по себе поступок ничего не значит. Важно, при каких обстоятельствах и с какими мыслями он совершен.
Я недоуменно покосилась на попутчицу. Вот уж чего от нее не ожидала, так это философствований. Типичная такая немолодая (под полтинник, а может, и чуть больше) постсоветская тетка, замордованная, 56-го размера, с «гнездом» на голове и уставшим, неухоженным лицом. Застиранная майка, мужские сланцы на босу ногу, Юлия Шилова в качестве чтива на подушке и Буланова в плеере. Ах ты, боже ж мой... Глаза, правда, серые, пронзительные. И лицо, в общем, интересное, уставшее просто. Странно, право.
С чего начался разговор — уж и не вспомню. Что-то про супружеские измены, кажется. Дескать, можно это оправдать или нет. Наташа (моя попутчица) говорила, что все зависит от ситуации, всякое же бывает, и тут вдруг такая четкая, хорошо сформулированная мысль. Лучше и не скажешь...
- Ну от чего же. Есть и очень плохие поступки, кражи там, убийства.
- Кражи? Ну да, когда-то расстреливали тех, кто с колхозного поля колоски воровал. Чтоб детей накормить. И кто в данном случае поступал плохо?
- Ну вот видите — убийство. Уж это точно всегда плохо.
- А на войне? У меня отец воевал, бил фашистов — он преступник, по-твоему?
- Ну, война, она и есть война, там-то нет, конечно, а вот в мирное время...
- А что в мирное время? Эх, ладно... Расскажу тебе историю. Много лет ее в душе таскаю, никому ведь не рассказывала, но раз пошла такая пьянка... Начну сначала, если ты не против.
Я же городская до мозга костей. Была. Родители на заводе всю жизнь работали, а я решила высшее образование получить. Поступила на экономический факультет, у нас, в Иркутске. Это сейчас специальность престижная, а тогда и калачом на экономфак было не заманить. Комсомольцы же все кругом, целину поднимать. БАМ строить — вот это дело. А экономика? А я туда чего пошла-то - поступить легко — это раз, да и математикой я всегда дружила, еще в школе все олимпиады мои были, интересно мне с цифрами. И училась-то хорошо, но по профилю — бухучет, экономика, тервер, матанализ. И все бы ничего, да время-то было советское. А тогда знаешь, как говорили? «Советский экономист (инженер, строитель, педагог, врач — не важно) — прежде всего марксист-ленинист, а уж после экономит» (инженер и далее по списку). Вот так-то. А у меня с марксизмом-ленинизмом как раз не заладилось. Ну не могла я запомнить, кто, когда и в каком зале собрался, сколько человек присутствовало и кто какую речь толкнул. Просто не могла! Иногда даже хотелось бросить все к чертовой матери да пойти на завод. Но когда я видела заводчан — наших соседей, как они по выходным и праздникам собирались во дворе и пили, а после дрались, а тетки потом всю неделю ходили с синяками, наспех запудрив лицо, я понимала, что я такой жизни не хочу. Совершенно. Это по тем временам последнее дело было — осуждать рабочий класс, но я ничего не могла с собой поделать. А потому я, давясь, глотала протоколы пленумов и съездов, бегала на пересдачи, но тянула, тянула эту лямку.
На последнем курсе выяснилось, что у меня, во-первых, много троек (да ладно бы по профильным предметам — так нет же, по самым наиглавнейшим тройки-то, марксизму-ленинизму!), во-вторых, тема для моей дипломной работы «неактуальна» (но это явно теоретики коммунизма постарались — больше некому, тема как тема. А какая она может быть по специальности «Бухучет», собственно? ) И, в общем, по всему выходило, что распределить меня работать в городе никак невозможно. Ехать мне в деревню, к тетке, в глушь...
Вот сейчас любят современные ВУЗы ругать. Дескать, денег заплатил — и учись, что-де раньше такого не было. Было, и еще как было. И взятки брали с удовольствием, и вещи, и продуктовые заказы. Но только это-то наказуемо, давать взятки все же остерегались — а ну как нарвешься на какого идейного, так еще и посадит. Зато вполне легально можно было ничего не делать и не уметь, главное — хорошо знать марксизм-ленинизм. Не понимаешь математику, химию, физику, биологию? Не беда. Зазубри пару речей со съездов, список делегатов, и считай, диплом в кармане. А что профильные предметы не знаешь — ерунда, ты ж советский специалист, который марксист-ленинист в первую очередь. И вот таких вот бездарей, сумевших подружиться с «теоркомами» и «истпарами», но ни в зуб ногой по специальности, было много, очень много.
И тут вызывает меня замдекана. «Хочешь — говорит — в городе остаться? Девочка ты неглупая, по профильным предметам вон как хорошо учишься, шанс-то остаться есть! Чего тебе в деревне-то делать? Нечего тебе там делать, в городе куда как интереснее, и перспективы совсем другие! Так как?»
- Хочу — говорю - хочу, конечно, в городе работать, да вот марксизм-ленинизм никак не постигну
- Ну, этой беде мы поможем! Ты приходи ко мне домой сегодня вечером, там и поговорим, идет?
А я, несмотря на возраст (22 «стукнуло») и пролетарское происхождение, была девушкой наивной и неиспорченной. Вот же, думаю, молодец какой замдекана! Хочет в свое свободное время со мной позаниматься, у него, наверное, какая-нибудь особенная методичка имеется, я ее сейчас прочту, у меня даты съездов-то в голове и сложатся. Не иначе.
Но замдекана, ясное дело, усадил меня на кровать и полез целоваться. А он еще противный такой, мокрогубый — фу! Ну я надавала ему пощечин да сбежала. А что было делать?
Ну уж после этого и думать было нечего, чтоб в городе остаться. Распределили меня в деревню. Правда, дали аж две деревни на выбор — Алексеевку и Бураки. И нет бы мне, дуре, проехаться в область и посмотреть, что за деревни-то! Так нет, мне ж название «Бураки» не понравилось. Как это я, думаю, обратный адрес на конверте писать буду - Бураки? Фу! Ну и поехала в Алексеевку.
Алексеевка оказалась глухим медвежьим углом. Рейсовый автобус ходил дважды в сутки, это по расписанию, а на самом деле пару раз в неделю приезжал, не чаще. Ломался постоянно. Электричество проведено кое-как, асфальта нет, в клубе раз в неделю лекции и кино по большим праздникам — ужас, в общем. А отвергнутые мной Бураки, как потом выяснилось, большая и очень благоустроенная деревня. Ну да назад дороги нет...
Дали мне в Алексеевке домик с участком, обжилась потихоньку. Работала в конторе, ковырялась в колхозных доходах и запасах фуража, сводила дебет с кредитом.
А на следующий год нам из города агронома прислали. Но тот из идейных — целенаправленно в колхоз работать приехал. Он за мной ухаживать начал, ну я и согласилась. Никаких чувств к нему не было, да выбор женихов не богат. Ну не за механизатора же замуж идти? Или вон, шофер. Пока за баранкой — трезвый, домой приехал — и понеслась. Да и о чем с ними разговаривать? А этот-то образованный, хоть и дурак. Все на БАМ порывался, да что-то не брали его туда. Вечно на партсобраниях ораторствовал. Говорил много, громко, бурно размахивал руками. На каждом собрании выступал. Деревенские его аж ненавидели. Они-то пришли высидеть положенное время да по домам разойтись, а этого, супружника-то моего, как понесет — не остановишь. Все думала — неровен час, швырнут в него чем-нибудь тяжелым, чтоб заткнулся. Нет, обошлось.
А там и сын родился, Витька, так я и вовсе на собрания ходить перестала — не с кем, говорю, ребенка оставить.
Ну решили мы с ним как-то — раз уж в деревне живем, так надо скотину завести. Построили сарайчик, купили поросят. Поросята выросли, превратились в свиней, их бить уже надо, а мы не можем! Вырастили же, холили, лелеяли, за ушком чесали, имена дали, и вдруг зарезать? Так и жили у нас эти свиньи, пока от старости не померли. А мясо я в колхозе покупала, уже разделанное.
Жили — не тужили, сын подрастал, и я к крикуну своему притерпелась, и все бы ничего, да случилась перестройка. А там и путч. Колхоз развалился, нас с мужем в бессрочный отпуск отправили, и не только нас — а всю деревню. Сбережения, какие были, сгорели, денег нет, работы нет, а мой идейный еще и запил. Мало, что работы нет — так еще же и партсобрания никому не нужны! А он к тому времени дослужился по партийной линии до какого-то секретаря, что ли, сейчас и не вспомню. А тут начал горькую пить да меня с сыном поколачивать. Ну я его и выгнала. Ох как бабы взвыли! Виданное ли дело — мужика из дому гнать? Его же, причем, тут же какая-то разведенка из соседней деревни пригрела, он прямиком к ней и съехал. Ну пущай, думаю, ладно. Этакое сокровище.
А сама подалась в Иркутск, на рынок торговать. Пешком до райцентра (7 километров), там на автобус и в Иркутск. Вечером обратно. Если сильно везло — попадала на наш автобус. Но редко. Торговала, потом кое-какие деньги заработала, стала в Китай за тряпьем мотаться. Точку свою открыла, заработанные деньги тут же меняла на доллары, и как-то, знаешь, жизнь наладилась. За Витьку только переживала сильно — как он там, почти всегда один? А оказалось — нормально. Ему 12 лет тогда исполнилось. Воды натаскает, снег почистит, к моему приходу еще и ужин приготовит, а вечером еще и меня встречал, зимой — с санками, летом — с тележкой, сумки-то тяжеленные, а оставить негде. Это сейчас павильоны на рынке запираются да охраняются, а тогда — все на горбу. И учился, кстати, хорошо. Видел, что я стараюсь. Я его одела-обула хорошо. Ну, по тем временам. Пуховик, джинсы, свитера приличные. Сейчас этого не понять, а тогда, в начале 90х, когда остальные ходили по деревне в ватниках да дедовых валенках... Но он как-то зависти у других не вызывал — хорошо к нему относились. А потом я видеодвойку купила, да кассет с боевиками. Ну тут уж остальные у нас поселились просто, смотрели целыми вечерами эти боевики. Дома-то черно-белый телевизор, да не у всех работает, а тут — японская техника, невиданная доселе. И сникерсами-жвачками со всеми делился, и списывать давал — ну прям первый парень на деревне. А спокойный! Вот говорят, беспроблемных детей не бывает — ан нет. Бывают. Честное слово, не приукрашиваю! Вот нарочно вспоминаю Витькины недостатки в подростковом возрасте, и никак не вспомню. Аккуратный, трудолюбивый, не отличник, но твердый «хорошист», не выскочка, по дому помогает.

И тут, значит, такое дело, зимой как-то — сижу дома, отдыхаю, Витька с друзьями ушел с горы на санях кататься. Дверь не заперта (как-то не принято в деревне запираться-то, сижу, кино про любовь смотрю.
И тут влетают в комнату три здоровенных амбала, один ко мне подлетел, нож к горлу приставил и орут — А ну, показывай, где деньги!
Я сижу, не жива, не мертва, и понимаю вдруг — не пьяные они, да и без масок. А значит, в живых вряд ли оставят, я же их вижу. А по приметам их живо найдут — поди, не первый раз «на дело» вышли, и явно какие-нибудь знакомые знакомых. Целенаправленно пришли, ко мне. Значит, знают, что деньги есть. И не прячутся от меня. И морды отмороженные, знаешь, бывают такие, лицо вроде человеческое, да не совсем. Этот, с ножом, около меня, двое деньги ищут. А они дома хранятся, где ж им быть, в начале 90х-то. Не в банк же нести - «черный вторник» совсем недавно был, так что... Лежат в тайнике, подоконник поднять — и вот они. Ходят по дому, вещи швыряют, посуду из серванта всю побили, одежду из шкафа выбросили, а этот хмырь руку мне выкручивает и лезвием на шею давит.
Вдруг вижу — тень в окне мелькнула. Витька! Сейчас же зайдет, и его тогда тоже... Крикнуть, что ли, ему, чтоб бежал? А может, сам догадается, вроде заглянул в окно, может, кого на помощь позовет. Да только кого звать? Мужики местные, поди, все пьяные, вечер же, участковый только в райцентре, а до него 7 километров. И еще обратно.
И вдруг — БАБАХ! - прямо над ухом. Этот, с ножом, заваливается на пол, двое других руки подняли и к стеночке жмутся. Что такое? Оборачиваюсь — стоит мой Витька, с двустволкой, затвор передергивает.
-Ну, — говорит, да еще спокойно так — кто следующий? Нет? Не хотите? Значит, так. Сейчас убираете отсюда эту падаль и чтоб духу тут вашего не было. Всем все понятно? Вопросы, пожелания есть? Нет? Все свободны, до свидания.
Дальше — провал. Помню только, как Витька поит меня молоком и успокаивает - «мам, мам, ну все, ушли они, я и комнату уже убрал, не плачь, мам». А я реву сижу, никак не приду в себя.
- Как же ты...
- Так, все. Никак. Проехали
- А ружье-то хоть где взял?
- Да на чердаке валялось. Я его давно нашел, в сараюшке припрятал, нас же на НВП чистить оружие учили, ну вот я его почистил да и зарядил. Видишь, пригодилось. Я как в окно увидел... Да ладно, все, к черту, забыли.
Я все боялась — деревенские-то выстрелы слышали, а ну как кто с расспросами полезет? Нет, обошлось. Деревня все-таки, Сибирь, мало ли, где стреляют. Про нас-то, поди, и не подумали. А утром снег запорошил следы, и стали мы жить, как прежде. Только в дверь замок врезали и стали запираться.

Я сидела, потрясенная.
- И как? Неужели совсем... Без последствий?
-Совсем. Только Витька в тот вечер как-то сразу повзрослел, знаешь. Что-то такое в лице появилось... Даже не знаю, как сказать. Был подростком — стал мужиком. В одночасье. А так — по-прежнему учился, катался с гор, общался с пацанами. Я все боялась, что грабители те вернутся — да нет. Бог миловал.
-А потом?
-А потом — уехал в Новосибирск, поступил там в Школу милиции, сейчас уже служит, капитана недавно дали. Женился, сына вот родили, я вот к ним сейчас и еду, на внука поглядеть. И мы же никогда на эту тему не разговаривали с ним. Будто и не было. Только когда отца моего хоронили, с полгода назад, Витька подвыпил и сказал мне, что часто вспоминает тот случай.
-И знаешь, мам, ведь ни разу не пожалел. И до сих пор понимаю, что повторись та ситуация — сделал бы то же самое. Даже несмотря на погоны. А иначе было никак.

Так и сказал, да.

@темы: под стук колес

---

Африканские страсти-2

Уже в столице государства заехали в магазин, купили Данге европейскую одежду. В Москве — октябрь, одежда нужна теплая, ну да где ее взять, в Центральной-то Африке? «Ладно, как-нибудь» - гнал невеселые мысли Леша. Теперь супруга вполне прилично выглядела, и, кабы не обильный пирсинг чуть не по всему телу и затравленный взгляд — сошла бы за цивилизованную. Но и так ничего, на первое время, а там воспитаем, думалось Леше. Только теперь он заметил, как некулюже она ходит, какая странная у нее мимика, а еще она постоянно вертится, почесывается... В деревне это было незаметно, а здесь.
«Ну да назад дороги нет. Выхода нет» - тоскливо подумал Леша.

Первый казус случился на летном поле. До большого аэропорта Алексея с супругой собирались доставить на «кукурузнике» (в ту пору они вполне себе бодро летали). Леша спокойно шествовал в трапу, когда техники решили запустить пропеллер. Заработал двигатель, завертелись лопасти... Леша и сопровождающий его коллега (тот самый городской доктор) услышали только глухой звук. Обернувшись, увидели брошенный багаж и черную фигуру, стремглав несущуюся прочь от самолета.
На какую-то минуту Леша испытал облегчение. «Не полетит!» - пришла в голову радостная мысль. Но пыл тут же поостыл — ее все равно здесь никто не оставит. Выловят, и, в самом лучшем случае, отправят домой. И тут уж, как ни крути, а поездку придется отложить. В любом случае вот так, на летном поле, не оставят. И не взлетят, пока не разберутся.
Данга нашлась в лопухах, точнее, в африканской аналоге лопухов — каких-то диковинных крупнолистных зарослях местной флоры.
- Давай я отвезу тебя домой — малодушно предложил Леша - А потом, как нибудь, заберу.
- Но ведь туда, в твой дом, можно добраться только на … этом?
- Да. Причем, сначала мы пересядем в другой самолет, он еще больше, и еще страшнее.
- Я поеду с тобой. Я смелая. Я люблю тебя и не хочу домой!
«Надо думать — с вашими-то обычаями. Я бы тоже не согласился» - подумалось Алексею.
Подоспевший к месту происшествия пилот принялся рассказывать, что летать совсем не страшно, что самолет — он хороший, что вот он, например, уже двадцать лет летает, и ничего. И она, Данга, тоже доберется до места без приключений, только бояться не надо, и сидеть тихо-тихо, пока самолет летит (это он уже ради собственной безопасности и спокойствия, надо думать). Данга сдалась. Полет прошел без происшествий, и на большом лайнере — тоже. «Какой пилот молодец, все-таки — думал Леша — сидит вон тихо, а не то б трещала без умолку, что бы я с ней делал»
Летели долго, тяжело, часто садясь на дозаправку. Лайнер нес на борту какую-то советскую делегацию, которые и слыхом не слыхивали, что в самолете надо сидеть тихо-тихо. Пару раз попадали в «ямы», и тогда все, включая и самого Алексея, принимались визжать. Больше всех голосила какая-то пергидрольная, с безобразным макияжем толстая тетка. «Ее в подарок какому-нибудь вождю возили, наверное. Да вождь отказался и выгнал делегатов вон, не иначе. Ну а чем еще объяснить синтетическое платье и тонну штукатурки в плюс 40 по Цельсию?» - недоумевал Леша.
В Москву прилетели рано утром, после почти 40 часов изматывающей дороги. Леша хотел было позвонить маме, предупредить, да так и не нашел двухкопеечной монеты, а менять деньги было негде. Да и лень, если честно. На Дангу было страшно смотреть. Потухшие глаза, взлохмаченные волосы — устала, испугалась, да еще и холодно тут, в Москве-то. Чай, не Африка. А добытый из багажа и накинутый на плечи пиджак не грел — куда там. Около нуля, наверное. И ветер.
Звонок в дверь, радостная мама открывает...
- Леша! Сынок! А загорел, А возмужал!
- Мам, знакомься, это моя жена, Данга.
- Что??? Кто?? Но как??? Леша!!!
- Мам... Я сейчас посплю, а потом все тебе объясню.
- Нет уж! Изволь сначала объясниться!
- Мам... Не могу. Вот честное слово...
- Да как ты мог! Да ты! Да я! Да на порог не пущу!
- Мам... Хочешь, я заплачУ тебе за постой, а потом мы уйдем... Вот ей-богу, сейчас просто некуда, а я с ног валюсь...
- Ты??? Мне??? Заплатишь??? Мне??? Да ты! Да как ты можешь!
- Ну тогда успокойся, а после поговорим.
- Так. Ты проходи, а твоя эта... Никуда не пойдет!
- Мам... Она моя жена. Официальная. Даже если я и оставлю ее на улице, ее все равно приведет участковый. И вот тут начнутся настоящие проблемы. И вообще — что за расизм? Ты интеллигентная женщина, советский врач, как ты можешь?
Лешина мама заплакала. Она больше двух лет не видела сына, более того — с ним и связи-то толком не было, пару раз приходили телеграммы, но и только. Лешенька — сын единственный, нежно любимый, заботливо выращенный мамой и папой, пошел, умница такая, по стопам родителей, на врача выучился. Соскучилась-то как! Но и эта, что с ним приехала, никаких восторгов не вызывала. Нет, она, Нина Павловна, не расистка, конечно. Но, по большому счету, вернись он из командировки, скажем, из Сибири и привези оттуда русскую жену, да хоть какую раскрасавицу — было бы так же мерзко. А познакомить с мамой? А поговорить? Пообщаться? А какие родители? (впрочем, какие у ЭТОЙ могут быть родители! Боже, боже, Лешенька, сыночка, что же ты наделал!)
Вдоволь напившись валокордину, Нина Павловна заглянула к сыну в комнату. Ее мальчик уснул, не раздевшись, прямо поверх покрывала. «Устал, бедняга» - посокрушалась мама. Тут же, рядом, тоже в одежде, лежала новоиспеченная невестка и тоже крепко спала. «Инородное тело — вспомнился вдруг термин из курса общей хирургии — Зараза африканская, прицепилась к моему мальчику! Впрочем, чего это я? А вдруг он ее любит? А вдруг спас ее от каких-нибудь колонистов, из рабства, да и женился — с него станется, комсомолец же весь из себя, пробы ставить негде. Пусть поспит, проснется — поговорим, авось, не так страшен черт...»
К пробуждению «молодых» Нина Павловна изжарила курицу, испекла любимый сыном яблочный пирог и почти отрепетировала улыбку. Улыбка выходила кривая и какая-то кислая, ну да лиха беда начало. «Я же интеллигентная женщина, врач, коммунистка, чего это я, собственно? Что на африканке женился? И что с того? Ну не по-человечески, да, обидно, конечно. Но что уж теперь. Нет, надо как-то себя перебороть, что-то с этим предубеждением сделать, она же иностранная гражданка, к нам и ГБ сейчас начнет приглядываться, а я с такими настроениями... нет, нельзя так. Но как же тяжело, господи! Как же тяжело!»
Проснувшийся Леша порадовался произошедшей с мамой метаморфозе, сладко потянулся и пошел в душ. Плескался долго и с наслаждением — это не в мутной африканской речке наспех мыться, выкидывая из пригоршней насекомых. Это настоящий душ! Вода чистая, хлорированная и нужной температуры, фаянс, заботливо отмытый мамой и никаких червяков. Хорошо! Знал бы, вымылся бы наспех, но откуда ж было...
Растираясь полотенцем и млея, Леша направился на кухню. А там... Перепуганная, бледная мама, вжавшаяся в угол, и практически голая, в каких-то лоскутках, Данга, совершающая дикие телодвижения. В лоскутах то и дело мелькала голая задница, Данга прыгала, приседала, махала руками и выла что-то жуткое и невразумительное.
- Перестаньте — шептала еле живая мама — Немедленно перестаньте! - на крик, а уж там паче, на более решительные действия у бедной родительницы, видимо, не было сил.
Леша схватил благоверную в охапку и вытолкал в коридор. Потом, схватив за руку, уволок в комнату и захлопнул дверь.
= С ума сошла? Черт тебя дери, мы не в Африке! Ты что творишь?
- Но я же сказала тебе, что хочу станцевать твоей маме, помнишь? А ты сказал — станцуешь.
- Черт, Данга, я был занят и мне было не до того! Не надо ничего танцевать! Да и вообще — с сегодняшнего дня слушай, пожалуйста, меня, и делай, как я говорю, договорились?
- Но а как же...
- А не будешь слушаться — отправлю домой! И плевать мне, что там с тобой будет, ясно? - сорвался Леша на крик. - Тебе нужна нормальная одежда, еще надо учить русский язык, и не спорь, нет, не знаешь, та пара десятков слов не в счет! Еще. Раз. Повторяю. Слушайся. Меня. Во всем. И не трогай, пожалуйста, мою маму!
- А танец?
- К черту! К черту танец, не смей, слышишь — не смей!
- Почему?
- Черт... Да потому что Дарвин был прав!
- А? Что? Кто?
- Да никто. - Леша взял себя в руки - Просто у нас такой танец не принят и мама испугалась. Не танцуй его больше, пожалуйста. И никакие не танцуй. И вообще, сиди в комнате, не ходи без лишней надобности по квартире, когда мама дома. Не попадайся ей на глаза лишний раз, хорошо? Она привыкнет к тебе,обязательно привыкнет, вы подружитесь, но дай ей время, ладно? Ну вот и умница.
День предстоял тяжелый. В институт, к научному руководителю, после — по магазинам. Благоверную-то одеть надо, и максимально пристойно, причем. Что не так-то просто, а тратиться на фарцовщиков Леша пока морально не был готов. К участковому, в посольство (вид на жительство, или как там оно называется), прописка, документы... В вечернюю школу еще записать, как это — необразованный человек в СССР, небывалая вещь совершенно.
Вечером, уставший и груженый сумками, Алексей медленно брел к подъезду. На лавочке, натянув какую-то змеино-слащавую улыбочку, сидела старшая по подъезду, завкафедрой генетики на пенсии.
- Лееешенька! - завела бабулька приторным до противности голосом. - Вернулся, наконец, путешественничек наш! Как съездил?
- Да нормально, вроде. Устал только, а так — долго рассказывать.
- А что это за обезьянку ты с собой привез? Какого биологического вида? Что-то не признаю никак
- Это вы о ком? О Данге? Да как вы смеете? А еще коммунистка! Да я вас
- Что, ну что ты меня? Пуганая уже, и не такими вот сопляками, навроде тебя, так что угомонись . Я же генетик, Лешенька, али забыл? Так что не боюсь я тебя, касатик, не боюсь, ни капельки. А коль не обезьянка — так унитазом ее пользоваться, что ли, научи. А то весь день сегодня вон в те кусты бегала. Живот, что ли, скрутило? Нажралась чего, или водичка непривычная?
Леша ринулся в подъезд. Черт! Да что ж такое-то? Как? Ну как он мог забыть? Кстати, а куда она до этих пор... Неужели терпела? Тоже мне, хорош врач, об элементарной физиологии не подумал! Но ведь как-то и в голову не пришло, что во второй половине 20го века, в канун 55й годовщины Великого Октября, кого-то надобно обучать таким вещам. Бедная, бедная Данга! Вырвали из привычной среды, привезли невесть куда, да и бросили. Впрочем, не очень-то и хотелось. Сама напросилась. И все же...
Обучение туалетной премудрости протекало без особых проблем, Данга быстро поняла, что и как. И все, в общем, было хорошо, пока не дошли до момента «смыть воду». Огромный чугунный бачок под потолком, цепочка с привинченной болванкой... При смыве бачок издавал звук, способный посрамить и Ниагару. Его-то Данга и испугалась. До натуральной истерики. Леша гонялся за благоверной по коридору, пытаясь успокоить. И в этот момент вернулась мама. Судя по всему, милая завкафедрой на пенсии рассказала про кустики и ей.
- Леша... Нам надо поговорить.
И тут все напряжение последних дней, вся накопившаяся за время экспедиции усталость вырвались злыми демонами наружу. Сил, чтобы сдерживаться, не осталось.
- Да пошла ты! - матом заорал доведенный до белого каления Алексей. - В гробу я вас всех видел! И тебя, и тебя тоже! Живите, как хотите! Нету меня! Все! Я ушел! Совсем!
- Леша!
- Отвяжись!
- Ты куда? А как же? Ты меня бросишь вместе с ней? Здесь? Но Леша
- Я сказал, пошла на! - теперь уже истерика случилась у него самого. Он схватил куртку, краем глаза заметил забившуюся в угол Дангу, испуганное лицо мамы, и выскочил в подъезд. «Пусть как хотят. Как хотят. Господи, как же я устал. Ничего не хочу. Ни-че-го»



В Лужниках было многолюдно. Вся Москва, казалось, собралась на стадионе — Летняя Олимпиада в Москве, это ли повод не гордиться Великой Советской Родиной? И даже бойкот проклятых капиталистов не омрачал радости — на то они и капиталисты. Ну да и пусть с ними. А ведь еще гости, спортсмены, делегации, молодежь — для спортивных школ было большой честью получить приглашение на Олимпиаду. А еще милиция, «Иван Иванычи» в штатском, да кого только не было.
Это семейство привлекало внимание многих. Даже несмотря на толчею и огромное количество самых разнообразных лиц, на них невозможно было не обращать внимания. Красивый загорелый блондин галантно вел под руку невероятно миловидную, изящную, плавно ступающую улыбчивую африканку. На красавице было надето ярко-красное платье, в ушах — огромные серьги, поверх платья — изящный палантин. Рядом шагала пожилая женщина с красивой высокой прической, в строгом костюме, и вела за руку курчавого смуглого мальчика детсадовского возраста. Счастливые, красивые, нарядно одетые — просто пасторальная картинка, а не семейство!
Наконец, удалось пробраться в сектор, зарезервированный для кафедры тропических болезней.
- Хорошааааа! - институтский друг, Виталька, завистливо покосился на чернокожую красавицу. - Эх, Леха, знал бы — сам бы в Африку рванул, а то понесло меня в хирургию, режу чертовы аппендициты с желчными пузырями — тоска! Ох и повезло же тебе, Леха, с супругой! Не то что моя — вона сидит, тьху, глаза бы не глядели.
«Зато тебе не пришлось ее к унитазу приучать» - чуть было не ляпнул Леха, да вовремя прикусил язык. А вслух сказал только
- Знал бы ты, чего это стоило. Если бы ты только знал...

@темы: под стук колес

---

Истории, расказанные попутчиками

Был у меня в жизни период, когда я очень много ездила в поездах. Руководство весьма оперативно отправляло в командировку, а вот на обратном пути норовило сэкономить. Возвращаться приходилось железной дорогой, и не всегда в купе. Командировочных давало скупо - хватало лишь на минимум еды, про алкоголь и вовсе говорить не приходится (да и не большой я любитель, откровенно говоря), в карты играть не умею... А что еще делать в поездах таким, как я? Верно, читать, да вести задушевные беседы с попутчиками, слушать истории из жизни.
Истории рассказывали разные, некоторые запали в душу и мне длительное время хотелось изложить их "на бумаге". Но - то руки не доходили, то объективно было не до того, иногда принималась писать, стараясь сохранить рассказ в первозданном виде, да все какая-то ахинея выходила.
А посему я решилась на смелый шаг - немного видоизменила истории, добавила "отсебятину" (мелкие детали и диалоги), и вот, публикую в Дайриках))) Если вдруг кому-то совсем нечего будет делать - прочтите)) Истории будут продолжаться и добавляться, их можно будет найти под тегом "Под стук колес".

«А все-таки Дарвин был прав»
Алексей потряс головой. Он гнал от себя эту неправильную, идеологически неверную мысль, да все никак не мог от нее избавиться. Точнее, мысль-то была правильная, советский врач ни на минуту не должен сомневаться в верности теории Дарвина, но вот она, дума эта, что человек-таки произошел от обезьяны, должна возникать в его светлой голове все же при других обстоятельствах. Например, в музее, при созерцании скелета обезьяны. Или же при наблюдении за оными обезьянами в естественной среде обитания. А никак не при взгляде на товарищей, жителей стран социалистического лагеря, попутчиков на дороге к Светлому коммунистическому завтра. Ведь у них в стране тоже социализм, и они...
Впрочем, какой там, к черту, социализм...
Вчера... Вчера он наблюдал казнь. Молодая негритянка в ужасе металась среди хижин, а соплеменники методично, с каким-то тупым усердием зашвыривали ее камнями. И не столько камнями даже, сколько грязью и нечистотами (сколько раз Алексей говорил, чтоб их не вываливали прямо в деревне — бесполезно).
- Что тут, черт возьми, происходит? - он схватил за руку собственную супругу. Она повернула к нему счастливое, какое-то опьяненное лицо и, сверкая белками глаз, радостно залопотала на дикой смеси английского и местных диалектов:
- От нее муж ушел! Совсем! А ее оставил! Ей не жить теперь! Не жить! - не успев договорить, благоверная схватила булыжник и запустила его в несчастную.
- А ну, пошли домой! Сдурела, что ли! - это уже на русском. Алексей схватил супружницу за руку и поволок в сторону хижин. Он знал, что сопротивляться она не станет — не спорят тут с мужьями. Так и вышло. Но на лице явственно была написана досада.
- Так, а теперь подробно — что случилось?
Я говорю. Муж ушел. Совсем ушел. Ей не жить. Она не сможет жить. Она никому не нужна теперь.
Да черт вас дери — ну ушел и ушел! Ваше-то какое дело?
Данга начала что-то сбивчиво объяснять, и спустя какое-то время Алексей понял, что влип. В этом племени женщину, брошенную мужем, в живых не оставят. Ни за что. А значит.. А значит и его Дангу ждет та же участь. Ведь ему скоро, совсем скоро уезжать домой, в Москву, и до сего момента ему и в голову не приходило брать ее с собой. Думал, уедет и уедет, эка незадача. Жена она ему — только здесь, в этом племени, и «торжественная регистрация» прошла исключительно по местным традициям, консульство-то и не в курсе, что он, оказывается, «женат», да и не нужна она ему, если уж честно, а в Москве — тем паче. Но и оставить ее здесь, позволить умереть мучительной смертью (та, вчерашняя, все-таки умерла, от множественных внутренних кровотечений, надо думать, да и сердце не выдержало — побегай-ка по жаре целый день, да на таком стрессе; Алексей пытался вызвать полицию, да рация, как обычно, не работала). Все-таки прожили вместе полтора года, да и не по-комсомольски это, да и врачебная этика не велит, ну и воспитание, чего уж там. В хорошей семье рос, родители — врачи, до мозга костей советские. И так поступить? Нет.
Но когда он обдумывал техническую сторону перевоза Данги в СССР, становилось жутко. Значит, сначала в консульство — регистрировать брак. Собирать кучу медицинских справок, делать недостающие прививки. А как с ней жить? А как ее мама воспримет? О, мама... Алексея прошиб холодный пот, когда он попытался представить мамину реакцию. Вот она радостно открывает дверь «блудному сыну», а там... О, нет. Предстояло долгое, мучительное объяснение, возможно, придется уйти из дома, жить в общежитии... Мама, конечно, член КПСС и советский врач, но не до такой же степени, в самом деле.
В такие моменты ему хотелось бросить все и тихо уехать по окончании контракта. Но тут же память подсовывала испуганное лицо «брошенки», дикие вопли и прыжки ее соплеменников, летящие со всех сторон камни... Нет. Так нельзя.
Ругательски ругая Африку, обычаи диких племен, слонов, джунгли и тропическую медицину, Алексей готовился к разговору с супругой. Ей надо сообщить, что они уезжают. В Москву. В большой, далекий холодный город. И там у него есть мама. Боже мой, мама...

Все началось два года назад. Впрочем — нет, не так, еще раньше, когда Алексей впервые оказался на кафедре тропических болезней. В огромных склянках загадочно плавали неведомые заспиртованные насекомые, а вот, в сагиттальном распиле, поврежденная конечность — в СССР таких болезней нет. А названия! А симптоматика! Охноцеркоз! «Онхоцеркоз часто называют речной слепотой, поскольку переносчики обитают по берегам рек. Взрослые черви поселяются в лимфоузлах человека, где самки производят на свет множество личинок, называемых микрофиляриями. Эти личинки далее мигрируют под эпидермис кожи, откуда могут вновь попасть в организм мошек и, таким образом, продолжить цикл развития паразитов. Часть микрофилярий попадает в глаза человека, проникая во все ткани зрительного органа. В глазном яблоке они вызывают воспаление, кровотечения и другие осложнения, ведущие в конечном итоге к потере зрения. В мире насчитывается около 18 млн. больных онхоцеркозом» - гласил учебник.
Шистосомоз! Лейшманиоз!
Все это потрясло и захватило Алексея, это было так необычно, небанально... А то, подумаешь — коклюш. Или там сальмонеллез. Лечится элементарно, диагностируется на счет «раз», а от коклюша и вовсе прививка есть, поди найди его еще, в советской-то стране. А тут — раздолье. А уж когда он услышал, что на стажировку отправляют в Африку — то и последние сомнения в выборе специализации отпали. Африка! Черный континент! Жирафы, носороги, слоны, зарождающийся социализм, освобождение от колонистов. Все. Решено. Он — будущий специалист по тропическим болезням со непременной стажировкой в Африке. И никак иначе.
Реальность, как всегда, оказалась не столь романтичной. Алексею в мечтах виделся патрон — этакий убеленный сединами профессор по тропическим болезням, который будет заседать в сверкающей стеклом и никелем лаборатории, а по утрам проводить амбулаторный прием страждущих. Попутно он станет объяснять молодому коллеге симптоматику и течение болезней, а угнетаемые доселе африканцы, тихие, улыбчивые, и все, как один, жаждущие построить социализм, станут тщательно выполнять рекомендации и аккуратно являться на приемы.
Да не тут-то было. Даже близко не. Жаждущему романтики Алексею выдали минимум лекарств, жалкую горстку инструментов, рацию (которая почти никогда не работала), и забросили в далекую африканскую деревню, отрезанную от цивилизации огромным колыхающимся массивом джунглей. До ближайшего городка (размером с небольшую российскую деревеньку) — 50 километров. По бездорожью. Ну то есть джип, на котором Лешу в деревню привезли, вполне себе проехал, а вот обратно.. Машину-то ему никто не оставил — джип назад упылил. А ты сиди, помощь медицинскую оказывай. Собственно, его, Алексея, силами решено было создать этакий фельдшерско-акушерский пункт, врачей-то на континенте мало, а уж таких вот, молодых романтиков — и вовсе единицы, а тут такой подарок. Ну и кого еще-то посылать в глухомань? Правильно, только романтически настроенных комсомольцев. Пущай сидит, работает. Английский знает, а с диалектами как-нибудь разберется, никуда не денется.
Принимать роды его, правда, не звали — на то в племени существовала особая повивальная бабка. Впрочем, первое время и лечиться-то к нему не больно шли — в племени водился шаман. Врач молодой, да нездешний, до говорит непонятно, а тут родной шаман, всю жизнь с нами, поди вылечит. Обходились раньше без этого бледнолицего выскочки, и еще проживем.
Его непосредственный руководитель, врач, доставивший Лешу к месту работы, (и никакой он не седой, и не профессор вообще) грозился навещать, раз в неделю — ну точно, да что-то обещание не выполнил. И вот он, молодой, всем чужой и никому не нужный, слоняется по деревне, изнывает от жары, пьет противную, теплую воду, отвратительную из-за растворенных в ней антисептических таблеток (вот уж чего выдали вдоволь), и не знает, куда себя деть. Рация не работает, транспорта нет, да хоть бы и был — куда ехать-то? В какую хоть сторону? Да и не может советский врач пост оставить, не должен. Дезертиров нигде не любят.
Все изменилось, когда один из сыновей вождя (ах да, простите, председателя сельсовета, социалистическая же страна, какие вожди), заболел аппендицитом. Туземный шаман симптомы болезни, видимо, знал..Заболевание считалось смертельным. Служитель местного культа принялся речитативом рассказывать заунывную сагу о злом брюшинном духе, пожирающем человека изнутри. Племя (нет-нет, деревенские жители, конечно) приготовилось горевать, совсем уж было собрались оплакивать живого еще, хоть и отчаянно корчащегося от боли, юношу.
И тут в Леше проснулся СОВЕТСКИЙ ВРАЧ. Впрочем, нет — просто ВРАЧ, взыграло наследие Пирогова, Вересаева, Сеченова, Воино-Ясенецкого и бог весть кого еще — вот он, умирающий человек, которому НАДО помочь. И он МОЖЕТ. И ДОЛЖЕН. Даже несмотря на кое-как, левой пяткой, сданный курс хирургии, на полное отсутствие вспомогательного персонала, на недостаток медикаментов, на воющих от ужаса африканцев и самого больного.
«Так, что у меня тут?» - Алексей лихорадочно ревизировал инструменты с лекарствами -»Корнцанги никакие, конечно, так, хлорэтан, мало его совсем, да поди хватит. Антибиотики, блин, один пенициллин, пожадничали для братьев-однопартийцев, ну да ладно, других нет все равно, что уж теперь. Скальпель.. Круглая игла — раз, круглая игла — два, нитки копеечные, но как-нибудь. Где, блин, иглодержатель? А, к черту его, рукой буду держать, что уж теперь»
Алексей наспех простерилизовал инструмент, залил нитки спиртом, после чего сгреб в охапку орущего от ужаса пациента и поволок в сторону своей хижины, попутно отпихивая всех, кто желал помешать процессу. Нахлобучил маску (какая, к черту, премедикация, еще сбежит в процессе), уже после ввел атропин с димедролом, рассек кожу, отвел косую мышцу (странно, но в голове четко восстановился ход операции, хоть он и наблюдал аппендэктомию лишь раз в жизни), рука нащупала воспаленный отросток... «Так, здесь лигировать, и еще здесь, потом отсечь, антибиотик туда, и можно шить. Черт, что с пульсом? И измерить некому. Помрет еще на столе... Да нет, вроде дышит же, значит, жив, остальное — детали. Грязища тут, конечно, хороша операционная — с земляным полом... И стол — неструганые доски.. А впрочем, чего это я, какая теперь разница». Сам не заметил, как ушил последний слой кожи. Так, теперь капельница, что с пульсом? - норма, пусть поспит...
Предательски задрожали колени, вот теперь, когда все закончилось, на Лешу НАКАТИЛО — он ведь не умеет! И не должен! И вообще, он не хирург, это же отдельная специализация, учиться же надо, и практиковаться потом, долго. Всю жизнь. А он? А вдруг что не так? А салфетки-то он не посчитал! А вдруг какую оставил? А грязь? А антисанитария? А не выверенный наркоз?
Выйти бы, прогуляться, да там, за стенами хижины, стеной стоят деревенские. Тихо стоят. Пока — тихо. Но что-то видеть их не слишком хочется.
Почти сутки просидел Леша в хижине. На удивление, больной очухался и даже попытался уйти. Леша не пустил — лежи. Нельзя пока. (А уж с моими кривыми швами — и подавно) — мелькнуло в голове. Пенициллин (доза для африканцев, не забыть!) , этамзилат, аскорбинка, да не ори ты — от укола еще никто не умер.
Дня через три стало ясно, что операция прошла успешно. На спасенного сына вождя смотрели с опаской — оно и понятно, странно видеть в живых того, кто непременно должен был умереть. А он вот он, ходит, разговаривает. Живот, говорит, болит. Да еще задница — от уколов, одного пенициллина семь раз в сутки — оно конечно. Ходит медленно, шов пока не дает особо разогнаться, ну да оно и к лучшему. Там не тот шов, с которым бегать рекомендуется, инфекционист со скальпелем в руках —та еще картина маслом.
Потом к спасенному привыкли, а спустя еще пару дней к хижине молодого доктора потянулась вереница страждущих. Алексей бесконечно что-то промывал, кого-то перевязывал, щедро раздавал таблетки, делал уколы, выгребал из ран бесчисленных насекомых, даже больной зуб кому-то выдрал, хотя это и вовсе не его специальность, стоматологов вообще на другом факультете учат. Но да делать нечего.
Спустя пару недель сыну вождя сняли швы (не разошлись! И не нагноились, надо же!) и сделали последний укол По случаю выздоровления устроили грандиозный праздник. Из цветов наплели гирлянд, местный оркестр выкатил там-тамы, посреди деревни запалили огромный костер и началось веселье. Леша сидел на почетном месте, ошую вождя. Одесную усадили того самого, давче оравшего на уколах, любимого сына. Вокруг костра, мерно хлопая в ладоши, плясали деревенские. «А все-таки Дарвин был прав» - впервые влетела в голову назойливая, как африканская муха, мысль. Сам же и устыдился, да толку-то.
Вождь встал со своего места, сделал знак рукой. Веселье прекратилось.
- Я долго думал, как наградить тебя, мудрый лекарь. Ты спас моего старшего сына. Ты спас будущего вождя этого племени, Лхэсэ (имя «Алексей» вождю, да и всем деревенским, не давалось) И я решил выдать за тебя замуж свою любимую дочь. Данга, подойди!
На Алексея напал столбняк. Жена, да еще и африканская, ему категорически не была нужна, Но что оставалось делать? Как, черт возьми, сказать об этом «председателю сельсовета»? Какими словами? И что будет потом? Его в качестве доктора только что признали местные жители, стали ходить на прием и даже иногда выполнять рекомендации, и вот так взять и все испортить? До окончания контракта — два года, и как потом оставаться тут жить?
А подошедшая африканочка, хоть и была совершенно не во вкусе Алексея, но смотрела так робко, улыбалась так мило... Да и, кстати, в возрасте «едва за двадцать» соответствующие физиологические потребности ох как дают о себе знать... А Леше как раз и было «едва за двадцать».
Вполне убедительно изобразив бурную радость, Алексей согласился...


«Свадьбу» устроили тут же — из неведомых запасников выкатили бочку с противным, теплым, воняющим сивухой пойлом, нажарили мяса, «молодоженам» преподнесли вырезанные из дерева фигурки, после чего Данга молча проследовала в хижину супруга.
Так началась его семейная жизнь. Супруга ему попалась тихая, неконфликтная (впрочем, других в племени и не было), мирно готовила ужин, пекла лепешки, даже чай заваривать научилась. Леша пропадал на приеме — теперь к нему ходили охотно и много, некоторые — просто поболтать (прям как в поликлинике у терапевта — вспоминал Родину Леша), еще была категория граждан, решивших, что доктор — это такой новый, более компетентный, шаман. Просили найти заблудившуюся козу, накамлать (или как там у них этот процесс называется) удачную охоту, сильнобеременные дамы умоляли, чтоб доктор сделал укольчик, и они даже потерпят, такой, чтобы родился именно сын. Приходилось терпеливо объяснять, что он такого сделать не сумеет, что вот это — как раз к шаману. Некоторые обижались. Поначалу Леша решил провести атеистическую пропаганду, да быстро это занятие оставил. Не вняли. Пришлось к шаману посылать. «Скажи кому, как советский врач отправляет страждущих к шаману — засмеют ведь. И диплом отберут» - думалось ему.

Ночью он завел разговор с супругой.
- Данга, скажи мне... А этот обычай, ну, камнями забрасывать — он на всех женщин распространяется? Ну ты вот, например, любимая дочь вождя все-таки
- Я не дочь вождя больше. Я твоя жена. Дочь — это девушка, а я жена теперь. Значит, уже не дочь. А ты собрался меня бросить? — вдруг насторожилась супруга и приподнялась с подушки.
- Да нет, что ты... Нет, конечно. Просто этот ваш обычай так потряс меня, вот и спрашиваю.
- Нет. Убивают всех, от кого ушел муж. А вот вдов не убивают. И даже жалеют — как-то нараспев сказала Данга и... задумалась. Нехорошо так задумалась. Что-то эдакое мелькнуло в ее глазах — нет, не решимость, а некая тень решимости — а не лучше ли ей будет вдовой? Хоть камнями не зашвыряют, и то хорошо... А так — никаких проблем, мало ли несчастных случаев, да и змеи тут не вполне безобидные, уж чего-чего, а вдовой остаться — не проблема, чего уж там...
- Нет, милая, ну что ты — поспешил развеять ее не к месту случившуюся задумчивость Алексей. Просто у меня заканчивается контракт, и я хочу взять тебя с собой, да боялся, что ты не согласишься — отчаянно врал доктор.
- С собой? Туда, откуда ты приехал? Я поеду! Поеду! — бурно обрадовалась Данга
«Да кто бы сомневался» - кисло подумал Алексей.


Рация наконец-то раскочегарилась. Леша вызвал городского доктора, того самого,бросившего его в деревне, отругал, невзирая на возраст и ученую степень, плохими словами, погрозился пожаловаться «куда следует». Коллега испугался, решил сгладить конфликт, и, дабы искупить вину, взялся помогать улаживать дела с бумагами. Дангу привезли в город (пара двухэтажных домов на площади и десяток автомобилей), сделали паспорт, потом был мучительный визит (по жаре) в консульство, официальная регистрация брака под неодобрительными взглядами советских уполномоченных. Данга стеснялась, смущалась, молчала, на вопрос, добровольно ли она выходит замуж, промычала что-то невнятное... Их развели по разным кабинетам и начали допытываться, с помощью каких угроз злой советский доктор заманил невинную африканскую девушку в ЗАГС, и с какой такой корыстной целью собирается вывезти ее в СССР. «В зверинец сдам!» - чуть было не заорал замордованный допросами Алексей, да благо, нашел силы сдержаться. А не то б...
Наконец, все худо-бедно уладилось. Леша паковал сумки, Данга крутилась рядом и верещала:
- А у тебя там мама есть? Есть? Ой, как хорошо! Я обязательно станцую ей танец (труднопроизносимое название). Его всегда танцует невестка для свекрови, а ты взял меня в жены так, без танца, нехорошо-то как...
- Станцуешь, Данга, обязательно, собери пока вещи, да затяни потуже веревку вон на том рюкзаке.
- А ты там будешь работать, а я буду готовить тебе ужин, буду ходить в джунгли за травами, у вас там в джунглях растут такие травы?
-Данга, потом поговорим, так, шприцы, корнцанги, раз игла, два игла,, а где иглодержатель? Ах, его и не было, раз коробка пенициллина, два коробка, сыворотка, адреналин... Данга, не надо доставать вещи, их складывать надо! Да-да, и бусы возьми, и чего ты там еще хотела. Машина через полчаса.. А где твой паспорт? Черт, ищи давай! Ах, дала посмотреть подруге, ну так забери иди, нас не выпустят без него...Хлорэтан просрочен, везти его, или тут бросить? Да ну, список «А», как-никак, пусть утилизируют по правилам
- Танец станцую... Маме!
- Да к черту танец! Паспорт иди ищи! «А может, не найдет - подумалось Леше. Скажу, что потом за ней приеду... А сам разведусь потихоньку, и забуду всю эту эпопею, как страшный сон»
Но Данга уже неслась по деревне с зажатым в руке паспортом

Продолжение следует))

@темы: Под стук колес

---

Короткой строкой

Уважаемые ПЧ! Если я вдруг кого-то не добавляю к себе - это не потому, что вы мне неинтересны. У меня, стыдно признаться, клиническая олигофрения, и я все время забываю, что надо найти кнопку "Добавить в избранное" и на нее кликнуть))
На самом деле, я читаю всех (открытых, по крайней мере), просто захожу через список моих ПЧ))
Комментирую редко - бо стесняюсь))

@темы: заметки на полях

---

Однако...

p-i-f.livejournal.com/3176152.html
Поразило до глубины души..

@темы: как страшно жить)