Ver thik, her ek kom!
читать дальшеПоговорить бы надо, по-хорошему. Как? О чем? «Знаешь, дорогая, тут такое дело — если папенька мой узнает, что мы с тобой спим, тебя погонят вон из института, имей в виду», так, что ли? А дальше что? Оставить все как есть, но начать скрытничать? Не брать друг друга за руки, не смотреть в глаза даже, а по ночам тихо спать на соседних кроватях? Но все это все, конец, абзац всемирный, медленная смерть, постепенное отращивание взаимного равнодушия, а потом — все тот же финал. И только горький осадок внутри — даже воспоминаний не останется. Безумные ночи, Питер, прогулки, разговоры — все полетит к чертям, станет ненужным, лишь недоумение вызывающим эпизодом глупой студенческой биографии.
Ну уж нет.
Надо так — уйти тихо и незаметно, не появляться какое-то время в институте, дать ей обидеться как следует, чтоб даже за объяснениями не подходила. Повести себя, как скотина скотская, разрушить все сейчас, пусть чувства умрут вот так, быстро и мучительно, только чтобы сразу. Не дать им загнить, разложиться и сойти в могилу в виде безобразного полутрупа — только это и важно сейчас.
«Только бы она с утра в институт ушла» — тоскливо подумалось Катьке.
Ушла, никуда не делась. Ну вот и чудненько.
Катька развила бурную деятельность — погрузила личные вещи, упаковала кота, взяла из обувной коробки несколько зеленых сотенных купюр и пулей вылетела вон.
Так и таскалась по Москве — с сумкой в одной руке и кошачьей коробкой — в другой, пока искала съемную квартиру. Ошалевшее животное орало, у сумки надорвалась ручка и ее приходилось нести в охапку.
«Скотина я? Еще какая скотина» - думалось Катьке. Ну и хорошо. Все идет по плану.
Квартира сыскалась в Медведково - маленькая, грязная, ну да ладно, дело наживное. Расположиться, поставить зверюге лоток, накормить его, напоить, успокоить, найти магазин и хоть что-то купить съедобное — вчера кое-как поужинали, а завтрака не было — какой уж тут завтрак...
«И вот, значит, теперь это мой дом...» Потом Катька повторила фразу вслух, но действия это не возымело. Слово «Дом» так и осталось картонным, не выпуклым, неприменимым к данному конкретному месту. Дом. Пустой, темный, пыльный, с запахами привидений — тут, говорят, раньше жила бабушка. Бабушка умерла, а запах остался... Жутко-то как.
Когда стемнело, жуть стала невыносимой, какой-то осязаемой. Тишина такая, что в ушах стучит, только вода на кухне капает, да где-то вдалеке громыхает трамвай.
«Домой. Господи, как же я хочу домой...». Комнатка на пятом этаже казалась почти раем — навсегда, по доброй воле покинутым. Хотя, почему «почти», собственно? Вполне себе... Вроде бы вот он — руку протяни, всего-то несколько остановок на метро, не о чем говорить. И ведь даже мощнокрылого Гавриила на входе нет, путь никто не преградит, не остановит, да вот только нет его, пути. Звериная тропа это, лешим начертанная, путь вникуда, по кругу, в болото через буераки, и ведь не выберешься.
К черту, все к черту.
Ритка еще утром почувствовала — что-то не так. Это сонное «Голова болит» само по себе было обычным — не первый раз. Житейское, в общем, дело. Но каким-то шестым, восьмым, или каким там по счету, доставшимся от цыганских предков, чувством уловила фальшь, боль и... И еще бог весть что. Не в голове дело. « А в чем? - пыталась понять Ритка — что случилось? Что не так?»
Ладно. Вечером разберемся.
Комната встретила тишиной. «Прогуляться, что ли, ушла?» - подумалось Ритке. Но потом взгляд зацепился за осиротевшую полку в шкафу, за угол, где всегда стояла кошачья миска, ныне пустующий... И все стало ясно. Настолько ясно, что дальше просто некуда.
Боль — невыносимая, дикая, душу рвущая обрушилась горной лавиной, накрыла, не позволяя даже дышать, не давая шансов на спасение.
«За что? Как? И как теперь жить?» - Ритка видела, что ногтями рвет сама себе руку, и ничего не чувствовала. Все происходило, как не с ней, даже не как в кино — кто же такое снимать-то станет — бред, галлюцинация, свихнувшееся, сошедшее с рельсов и с грохотом летящее под откос Мироздание, шабаш и танцы на костях в ее уютном, совсем недавно таком теплом мире. На последний вопрос - «Как теперь жить?» ответ сыскался быстро. Рухнул гильотиной, откуда-то извне, будто кто-то припечатал, продиктовал, дал четкое руководство к действию, без апелляций и кассаций. «Никак.» Никак...
Все будет хорошо, обещаю)
Ну уж нет.
Надо так — уйти тихо и незаметно, не появляться какое-то время в институте, дать ей обидеться как следует, чтоб даже за объяснениями не подходила. Повести себя, как скотина скотская, разрушить все сейчас, пусть чувства умрут вот так, быстро и мучительно, только чтобы сразу. Не дать им загнить, разложиться и сойти в могилу в виде безобразного полутрупа — только это и важно сейчас.
«Только бы она с утра в институт ушла» — тоскливо подумалось Катьке.
Ушла, никуда не делась. Ну вот и чудненько.
Катька развила бурную деятельность — погрузила личные вещи, упаковала кота, взяла из обувной коробки несколько зеленых сотенных купюр и пулей вылетела вон.
Так и таскалась по Москве — с сумкой в одной руке и кошачьей коробкой — в другой, пока искала съемную квартиру. Ошалевшее животное орало, у сумки надорвалась ручка и ее приходилось нести в охапку.
«Скотина я? Еще какая скотина» - думалось Катьке. Ну и хорошо. Все идет по плану.
Квартира сыскалась в Медведково - маленькая, грязная, ну да ладно, дело наживное. Расположиться, поставить зверюге лоток, накормить его, напоить, успокоить, найти магазин и хоть что-то купить съедобное — вчера кое-как поужинали, а завтрака не было — какой уж тут завтрак...
«И вот, значит, теперь это мой дом...» Потом Катька повторила фразу вслух, но действия это не возымело. Слово «Дом» так и осталось картонным, не выпуклым, неприменимым к данному конкретному месту. Дом. Пустой, темный, пыльный, с запахами привидений — тут, говорят, раньше жила бабушка. Бабушка умерла, а запах остался... Жутко-то как.
Когда стемнело, жуть стала невыносимой, какой-то осязаемой. Тишина такая, что в ушах стучит, только вода на кухне капает, да где-то вдалеке громыхает трамвай.
«Домой. Господи, как же я хочу домой...». Комнатка на пятом этаже казалась почти раем — навсегда, по доброй воле покинутым. Хотя, почему «почти», собственно? Вполне себе... Вроде бы вот он — руку протяни, всего-то несколько остановок на метро, не о чем говорить. И ведь даже мощнокрылого Гавриила на входе нет, путь никто не преградит, не остановит, да вот только нет его, пути. Звериная тропа это, лешим начертанная, путь вникуда, по кругу, в болото через буераки, и ведь не выберешься.
К черту, все к черту.
Ритка еще утром почувствовала — что-то не так. Это сонное «Голова болит» само по себе было обычным — не первый раз. Житейское, в общем, дело. Но каким-то шестым, восьмым, или каким там по счету, доставшимся от цыганских предков, чувством уловила фальшь, боль и... И еще бог весть что. Не в голове дело. « А в чем? - пыталась понять Ритка — что случилось? Что не так?»
Ладно. Вечером разберемся.
Комната встретила тишиной. «Прогуляться, что ли, ушла?» - подумалось Ритке. Но потом взгляд зацепился за осиротевшую полку в шкафу, за угол, где всегда стояла кошачья миска, ныне пустующий... И все стало ясно. Настолько ясно, что дальше просто некуда.
Боль — невыносимая, дикая, душу рвущая обрушилась горной лавиной, накрыла, не позволяя даже дышать, не давая шансов на спасение.
«За что? Как? И как теперь жить?» - Ритка видела, что ногтями рвет сама себе руку, и ничего не чувствовала. Все происходило, как не с ней, даже не как в кино — кто же такое снимать-то станет — бред, галлюцинация, свихнувшееся, сошедшее с рельсов и с грохотом летящее под откос Мироздание, шабаш и танцы на костях в ее уютном, совсем недавно таком теплом мире. На последний вопрос - «Как теперь жить?» ответ сыскался быстро. Рухнул гильотиной, откуда-то извне, будто кто-то припечатал, продиктовал, дал четкое руководство к действию, без апелляций и кассаций. «Никак.» Никак...
Все будет хорошо, обещаю)
-
-
12.06.2013 в 21:48а вот теперь буду есть пальцы
пиши, пожалуйста.
-
-
12.06.2013 в 22:53