Наткнулась на очередное обсуждение по поводу, результатом чего все-таки становится характер человека. И вот великомудрые психологи много и цветисто пишут о том, что-де характер - это целиком и полностью воспитание. Что природой определяется только темперамент, да и то корректируется, при желании...
Помню, в детстве еще, у соседки ощенилась собачка. И вот лежит оная собачка на боку, вокруг ползают слепые щенки... И по ним уже видно - кто жадный, кто обжора, кто агрессор, кто мямля.
Вышло так, что собачата пристроились преимущественно по соседям. И да - жадина всю жизнь ныкал косточки и игрушки, обжора готов был за сухарик продать хозяев с потрохами, агрессор всю жизнь гулял только на поводке, мямля так мямлей и остался...
Так то собаки. А человек - все же существо более высокоорганизованное. И не признавать в нем данного от рождения характера?
У меня погодки, обе - девочки. Разница в возрасте минимальная, родители - одни и те же, воспитание, соответственно, одинаковое.
Так вот - разница была ощутима еще в сильно перинатальном периоде. Активные, болезненные тычки под ребра старшей, деликатные, тихие шевеления младшей. Так, будто ребенок укладывается спать, да все никак не выберет удобную позу.
Громкие, какие-то злые вопли старшей, ни одного лишнего звука со стороны младшей.
И вот ситуация, знакомая всем без исключения родителям, у кого есть или были годовалые дети. Младенец сидит на диване, играет. Рядом - взрослый (мама, папа, бабушка - кто есть). Ребенок роняет с дивана игрушку...
Старшая делала так: перехватывала руку сидящего рядом взрослого повыше локтя, и тянула оную руку в сторону упавшей игрушки, как багор. Я как-то решила посопротивляться, посмотреть, что будет. Тянет она руку, а я - ни с места... И тут же получаю по морде. Причем, ударила она меня молча, деловито, без эмоций. Коротким верным ударом, точно строптивого ишака подстегнула...
Младшая слезала с дивана и поднимала игрушку сама.
Кто научил? Кто вложил в голову годовалого ребенка такие четкие поведенческие стереотипы? И почему столь разные?
Сейчас они в одном классе. У младшей был эжкстернат. Сама добилась, сама прошла. Учится очень хорошо. Старшая постоянно у нее списывает.
Но зато старшая - дипломат до мозга костей, мертвого, что называется, уговорит. Младшая прямолинейна до резкости.
Кто научил?...

@темы: заметки на полях

---

Господи, как это все обрыдло, достало и остоебенело...
Я с этой работой, при таком вот насяльнике, чувствую себя эдаким фригидным онанистом. Который чего-то возится, елозит, но ни удовольствия от процесса не получает, ни результата не достигает...
Считаю дни, когда этот бред закончится.
А как я любила свою работу...
Какой идиот сменил руководителя? Нахрена?

@темы: von beruf

---

Назад, в пещеру, всем.

Меня всякий раз обескураживает гомофобский излюбленный аргумент "Это против природы". Аргумент, собственно, единственный, не считая ссылок на Библию (которую, кстати, оные ссылающиеся, как правило, не читали).
Поелику образование у меня - медицинское, то вот это "против природы" я спокойно слышать не могу.
Нет, не потому что и дельфины, и пингвины, и львы - вовсе не поэтому. А потому что природой в человека вложены такие демоны, что и сказать страшно.
Ну взять хотя бы физическое уничтожение инвалидов и стариков. Да, на протяжении сотен тысяч лет, на пути от неандертальца до человека разумного, оное уничтожение имело место быть, более того - было необходимым условием для выживания вида. Пищи было мало, добывалась она тяжким трудом, а посему тратить ее на бесполезных членов общества было, по крайней мере, глупо.
И это только кажется, что такое отношение к немощным прекратилось где-то по выходу человечества из пещер. Не-а. У северных народов оно практиковалось всего каких-то 100 лет назад. Причем, чтобы не было жалко, и чтобы кому бы то ни было не захотелось спасти оного старика - возможно, родителя - природой заложено довольно-таки выраженное чувство агрессии и раздражения к немощным.
И, кстати, если понаблюдать за народом в метро, в час-пик, то можно понять, что никуда эта природой заложенная агрессия не делась. Горемычного инвалида с палочкой, коего угораздило воспользоваться подземкой в час-пик, обязательно кто-нибудь толкнет, пихнет, прошипит в спину "Шевелись, убогий"... А потому что ПРИРОДОЙ ЗАЛОЖЕНО.
Но, черт возьми, человек тем и отличается от животных, что идет по пути цивилизованного развития. И низменные инстинкты в себе вообще-то полагается давить. И да - гасить в себе агрессию, думать головой, а не сочетанием гормонов с простагландинами и нейромедиаторами - это НОРМАЛЬНО.
Да, природой заложено продолжение рода, то бишь, предусмотрены гетеро-отношения.
И что - сие означает, что гетеро-пара должна лютобешено размножаться? Не предохраняться, не планировать беременность... По этой логике, бесплодных и чайлдфри - в топку?
Кстати, и во всеми нежно любимой Библии написано то же самое. А теток, неспособных воспроизвести потомство, долго ссылали в монастыри. Потому что да - против природы.
Если гомофобы, радующиеся новому закону о пропаганде, внимааааательно прочтут мизулинские концепции, то смогут убедиться - все идет к "природе". Налог на бездетность, ранние роды - вмешательство в семью будет полным и глобальным. А чтоб к природе возвращались. В пещеры. Ибо стадом управлять проще, чем цивилизованным обществом.
Так что рано радуетесь, господа гомофобы, ой, рано...

@темы: Не ту страну назвали Гондурасом

---

Только колобок, только хардкор

Видела вчера феерический сюжет. По центральному, между прочим, каналу. Родители шестиклассников с воем и истерикой ломанулись к директору школы. Причина истерики - повествование про короля Артура в хрестоматии. А тааааам! Ага, правильно. Ланселот. И весьма недвусмысленные намеки.
Дело дошло до местечкового отдела образования. А еще и ЦТ приехало. ЦТ взяло интервью у благообразного детского доктора, который заявил, что "подобного рода информация наносит детской психике вред. У ребенка может начаться депрессия и даже суицидальные мысли". Мать! Мать! Сколько поколений выросло на книгах про короля Артура? А ну, покажите мне хоть одного, кого после прочтения постигла депрессия?
Отдел образования пообещал учебник изменить. Не вдруг, не сразу, но вот еще год-два, а потом сага про Артура будет вымарана.
Ахринеть. А эт ниче, что Артур - один из фундаментальных литературных персонажей? И, плять, не знать про него тупо стыдно, не?
Ну это как не знать про Геракла, про Ясона, про Зигфрида...
Кстати, по этой логике детям надо категорически запретить читать Библию. Ветхий завет - так уж точно.
Больно уж красочно Вторая Книга Царств рассказывает про Давида и Ионафана.
Если кто знает, как понадергать цитат из Интернета - буду премного благодарна. Я читала только в бумажном виде, увы, и переписывать дословно не буду.
Но "Его любовь (Ионафана к Давиду) была превыше любви женской" - это было. И Саул, Ионафанов отец, попрекал его в любви к Давиду, даже говорил, что Ионафан тем самым похзорит родителей.
Ну да, разумеется, все это можно свести к простой дружбе, что, дескать, друга тоже можно любить... Но вот это "Превыше любви женской" перечеркивает нафиг все оговорки и недомолвки.
АХ, в повествовании нет эротических сцен? Так, поцелуйчики в пещере, и только?
В "короле Артуре" тоже таких сцен нет. Однако ничто не помешало.

Боюсь, православнутые активисты сами себе вырыли яму. Хотели закон? Получите. Только вот Библию придется немедленно запретить к прочтению детьми. Исключительно для пользы нежной психики, да.

@темы: Не ту страну назвали Гондурасом

---

Эффект Стрейзанд

Помню, как наш класс на уроке истории хохотал до колик, когда учительница рассказывала про Герострата. Когда оный Герострат сознался, что сжег храм Артемиды исключительно из-за желания прославиться в веках - его решили наказать полным забвением. Для полного забвения были наняты глашатаи, которые ходили по древнему Эфесу и вопили не переставая: "Забудьте Герострата! Его должно забыть! Не смейте думать о Герострате!" Граждане, слыхом о поджоге храма не слыхавшие - иноземные купцы, или там далекие от общественной жизни обыватели - пожимали плечами и спрашивали друг друга:
- Это какой же такой Герострат? И отчего его должно забыть?
- Ну как же! Это же который храм Артемиды спалил, чтобы про него все помнили!
- Ааа, вона че.
Его и забыли - да так крепко, что вот уже без малого 24 века, как любой пятиклассник знает, кто это такой.
А вот попробуйте вспомнить, кто взорвал Храм Христа Спасителя? Ну как? Нет-нет, не в Гугл - самим вспомнить...
Ну да, думала я - что с древних взять.
Ан, оказывается, и 24 века спустя такое бывает...
Геббельс нервно курит, пуская кольца дыма в стылое небо царства Хель...

@темы: Не ту страну назвали Гондурасом

---

Популярная зоопсихология

Ах, как не хотелось про политику. Про этот набивший оскомину чертов закон, который уже только ленивый не обсудил. Про то, эффективны ли одиночные пикеты с плакатами, или же надо сразу брать автомат, и... Так не хотелось... Но сегодня мне на глаза попался очередной материал Лены Костюченко. Я читала, мысленно подписывалась под каждым словом, восхищалась простотой слога и емкостью формулировок (мне не дано — я «ТВшник»), и поняла, что это, наверное, единственный на белом свете человек, которому я завидую. Да, не людям из журнала «Форбс» (какие мои годы — заработаю), не жителям северных стран, где выше +20 не бывает, а именно Лене. Потому что ВОТ ЭТОГО у меня не будет уже никогда — ни молодого задора, ни бесшабашности, а главное — не будет такой пронзительной веры в справедливость и здравый смысл. Веры в то, что можно выйти на площадь и сказать: «Люди! У нас высшее образование и не одно, мы работаем, платим налоги, любим друг друга, ничего предосудительного не делаем!» - и услышат. В то, что можно остановить чертову колесницу - стоит лишь найти нужную кнопочку и нажать. Она верит, я — нет. Эххх...
Российский народ так устроен, что ему для комфортного существования непременно нужен враг. Страна большая, плотность населения достаточно низкая, чуть что — начинается разброд и шатание, брожение умов и бурление прочих субстанций. А общий враг, как известно, сплочает. Чем власти всегда успешно и пользовались. Если не было монголо-татар — боролись с иноверцами (сколько раз Кукуй горел?), не было французов — били евреев, не было немцев с австрияками — расстреливали «врагов народа» - процесс бесконечный.
А ведь кто такие «враги народа»? Не захотевшие эмигрировать дворяне, «кулаки» - суть много и хорошо работающие крестьяне, промышленники и купцы... Они тоже не понимали - за что? Им тоже казалось, что все это ненадолго, что вот завтра все закончится, ведь нельзя же так. А за ними приходили каратели, грузили среди ночи в «воронок» и везли на расстрел. Без суда и следствия. А потом за карателями приходили другие каратели, грузили их среди ночи в «воронок»... Адская мясорубка остановилась только в сорок первом...

Сейчас, после сфальсифицированных выборов, после фактического уничтожения оппозиции (кого прикормили, кого оттерли, вытеснили), в массах вновь начались «разброд и шатание» Оный разброд решили остановить способом, веками проверенным — внутренним врагом...

Почему геи? Во-первых, методом исключения (а кто еще-то? Иноверцы с жидами в ответ так навалять могут — мало не покажется), а во-вторых... В стране, треть населения которой так или иначе связана с «зоной», (или сидели, или ждали, или охраняли), где из каждой «маршрутки» хрипит блатной шансон, так вот — какое самое обидное ругательство? Ага, правильно. Пидорас. Он самый.
А пидорас — суть существо опущенное, у параши сидящее, и к нему подходить-то зазорно, ну разве только чтобы... И ведь в голову не приходит, что, с точки зрения сексологии, тот, кто «пользуется услугами» оного пидораса — сам такой же. Ибо вступает в самый что ни на есть гомосексуальный контакт. Ну да кто этих вшивых заумных сексологов слушать-то станет? По понятиям-то — не так! А когда говорят понятия — наука молчит.
Вот этим-то государство и воспользовалось. Бодро лепят думцы ворога — Страшного Содомита. Ярко красят его одежды, малюют инфернальный макияж, густо обсыпают стразами и пайетками. И стоит Страшный Содомит, из картона вырезанный, напомаженный, манерный, тянет, гнусно осклабившись, свои наманикюренные пальцы к невинным детям.
Да-да, к тем самым детям, которые пару дней назад нападали вдесятером на одного и пинали свою жертву ногами. Зло пинали, усердно. Это из каких же семей дети? Почему родители отпускают их на митинг? Или попросту не следят, где болтается их чадо? И каков уровень культуры в такой семье? Да-да, этих детей непременно, во что бы то ни стало надо оградить от пропаганды гомосексуализма, они ни в коем разе не имеют права даже думать о «социальной равноценности» таких отношений! А вот «Бей пидораса!» - это по-нашему, по-русски. И весьма, надо думать, для неокрепшей детской психики пользительно...
Я не верю, что этого никто не понимает, не верю. Просто понадобился «внутренний враг», и 80 процентов населения единогласно выбрали в оные враги пидораса. Это — официальная статистика ВЦИОМ. И плевать на оставшихся — на тех, кто действительно живет, работает, растит детей... Кстати, о детях — разрабатываются механизмы «отобрания» (что у этих людей с русским языком?) детей из однополых семей. Это вот придут ко мне, тетке с двумя в/о, и заберут в детский дом моих детей-гимназистов, детей тихих, домашних, думающих. В детский дом, да. Ибо им вредно находиться рядом со мной.
Придут - живым из моего дома не выйдет никто...
И я уверена — эти 80 процентов законопроект поддержат. Потому что на людей — плевать, на судьбы — срать с высокой колокольни, задуматься, хоть на секунду, и спросить себя «что же я делаю?» - да никогда. Ибо вон он, Страшный Содомит, ярок и блестящ, как наглядное пособие для умственно отсталых. «Эти люди тратят на одежду и аксессуары в семь раз больше денег, чем в среднем по стране. Нормальный мужик на эти деньги дом бы построил» - вымудрил депутат Пахолков.
«У них не может быть своих детей — они будут вербовать наших». Разумеется, у всякого думающего человека начнется острый некупируемый фейспалм, ну да много ли их, думающих? А эти 80 процентов искренне считают, что думать за них должен специальный орган. Нет, не мозг — Дума. Государственная. А раз дали команду «Ату!» - ну так, значит, ату. Любимый (и единственный) постулат круглого дурака, по мнению Тэффи (а я ей, в общем, верю) - «Так уж надо»...
И будут убивать за ориентацию, и дети будут выбрасываться из окон, и родители перестанут узнавать своих детей. Таскать за волосы, гнать из дома — потому что будут верить, что их сын/дочь потеряли человеческий облик и превратились в того самого Страшного Содомита. В чудовище, намалеванное думцами на устрашение сухоголовых 80 процентов.

Ибо коровы и прочие парнокопытные, завидев волка, сбиваются в стадо.

Я очень, очень хочу ошибиться. Верить в действенность пикетов и здравый смысл я не могу, но надежду-то у меня никто не отнимал... Вечного двигателя не существует. А вдруг?

@темы: заметки на полях

---

Вот наблюдаю я этот алмазный пиздец, творящийся последнее время, читаю Мизулину... И даже комментировать не хочу. Здесь даже автомат не поможет - здесь единственное оружие приемлемо - клизма с галоперидолом. И спать, спать, под панцирной сеткой, привинченной от стены к кроватке.
"Аборт - акт ненависти к детям", "Налог на разводы"... Это ж уже даже не анамнез - это эпикриз... Полнейший.
Ибо анамнез - это шанс на выздоровление, а в данном случае даже стойкой ремиссии добиться не получится, боюсь. И не стойкой - тоже не получится.
Люди с такими фантазиями должны обитать на Канатчиковой даче, а не законопроекты и концепции готовить. Ну, то есть, пусть себе готовят, конечно, Там, за толстыми стенами и забранными решетками окнами.

---

11

Катька сидела в грязной, провонявшей отвратным дешевым табаком забегаловке и молча, тупо, зло напивалась. Обитающая в квартире невыносимая жуть выгнала-таки на улицу, заставила скитаться до дворам, заморозила, довела до полного отупения. Нет, трезвой туда возвращаться нельзя. И пить там нельзя — кто ее разберет, эту неведомую жуть, а ну как в собутыльники набиваться станет. И тогда — все, кирдык, зовите могучих санитаров.
Непривычный к алкоголю организм затеял бунт, желудок рвался на волю, в голове шумело.
За соседними столиками ржали, рыгали, порывались драться — типичная районная «тошниловка», коих на постперестроечных дрожжах выросло тысячи. На каждом углу буквально.
«Хватит» - решила Катька. «А то еще, чего доброго, усну здесь, а с местным контингентом лучше так не шутить».
Вышла на улицу. Ноги не слушались, да и в какую сторону забрела — неизвестно. Адрес написан на бумажке, вот пущай извозчик и довезет. А ходить искать — нет уж, увольте-с.
- Далеко ехать, красавица? - из салона авто выглядывал джигит в вязаной шапке.
- Да нет, тут, в Медведково.
- А может, покатаемся, а, слуший!
- Нет. Отвезите меня домой, пожалуйста. Домой. Я очень хочу домой — и назвала адрес.
- Эээй, а говоришь — Медведково надо, а! А это центр!
- Центр. Пусть. Домой. Да, именно туда...
Окрыленный хорошим гонораром за дальнюю поездку, джигит втоптал гашетку в пол.



Белое, белое, со всех сторон, насколько только хватает взора — белое, и тишина. А еще холодно — ужасно, невыносимо холодно.
«Ну вот оно, царство мертвых... Белое и холодное» - мелькнула мысль и тут же оборвалась. Белое и холодное сменилось тишиной и теплом. И больше ничего.
И вот оно снова — белое и холодное. Странный дробный звук, режущая боль — ах, это зубы стучат. А это руки болят... Зубы, руки. Руки, зубы... Так я живая, что ли?
И снова темно и тепло.
И снова белое, белое, и холодно.

Сознание возвращалось медленно, по капле, при малейшем поводе скатываясь в Небытие, в темно и тепло. Ритка уже различила, что белое — это больничная палата, в которой отчего-то ужасно, невозможно холодно. Что руки забинтованы в запястьях, что рядом стоит штатив для капельницы, но вот при попытке вспомнить, как она тут очутилась, сознание отключалось и приходило Небытие. Накрывало с головой, уволакивало в бездну, укутывало в теплый ил...

Кто-то держал за покалеченные руки, кто-то невыносимо родной, необходимый жизненно — кто? И почему так больно?

А потом все вспомнилось. Разом.

Заорать, спросить, наконец, что это было, за что с ней так — сил нет. Да и какая, в общем, разница? Она рядом, а если потом исчезнет — вот тогда и будем паниковать. А здесь и сейчас она рядом. А важнее этого и нет ничего...

Разговор все же состоялся — несколькими днями позже.
- Господи, как же ты меня напугала! Приезжаю домой — а там ты, в ванной, и кровь кругом.
- Все-таки домой?
- Все-таки домой, Рит.
- То есть, ты повезла вещи в химчистку, кота — к ветеринару, а я, дура набитая, запаниковала и устроила паноптикум?
- О, ты обрела способность иронизировать. Ну, значит, дело пошло на лад. Я такого не говорила. И, кстати, не собиралась. Да, я ушла, совсем ушла, но... Понимаешь... Мне вдруг пришло в голову, что если родители узнают о наших отношениях, то начнутся проблемы и тебя отчислят. Я тебе об этом не сказала, потому что не знала, как ты отреагируешь и заранее реакции твоей боялась. Вот потому и...
- Дааа — элегически протянула Ритка — это, наверное, здорово — знать, что твой непосредственный предок навсегда вошел в мировой фольклор...
- Какой предок? Куда вошел? О чем ты?
- Ну как же! Немецкая народная сказка, про умную Эльзу... Голову даю на отсечение — она твоя прямая родственница, пра-пра-прабабушка, не иначе. Милая, ты вообще сама себя слышишь? Вот то, что ты мне сейчас сказала? Навертела, напридумывала...
- Что именно я навертела? Я, знаешь ли, родителей своих почти восемнадцать лет знаю. И что наш институт — это филиал московского серпентария — тоже. И да — представь себе, тебя бы нашли способ отчислить.
- Ага. И ты, значит, чтобы этого не произошло, решила вот так вот...
- Да. Знаешь, ничего другого мне попросту в голову не пришло.
- А поговорить?
- О чем?
- Чудно. То есть ты, по сути, не оставила мне выбора? Сама все решила, и за меня тоже?
- Рит, выбор ты сделала много лет назад. Ты порвала отношения с родителями, на последние гроши приехала в Москву, скиталась, моталась, таскала подносы по забегаловкам... И тут появляюсь такая распрекрасная я и все твои планы летят в тартарары, понимаешь? И что — ты теперь хочешь сказать, что я что-то не так сделала?
- Все не так. И вот смотри, опять - «ты сделала выбор». А кто тебе вообще такое сказал? Кстати, а тебе не пришло в голову, что я тоже об этом думала? Я понимаю, конечно, что обычно произвожу впечатление клинический идиотки, но на деле все не так плохо, поверь. Грешна, каюсь - сначала меня это соображение тоже здорово напугало. А потом я махнула на все рукой и решила - да гори оно конем.
- Ну а как же... . Про кикимор, про тряпичных кукол, ты же мне рассказывала, помнишь?
- Помню. Видишь ли, малыш... Кикиморы — это те, кто хотел стать актером, да не сложилось. А я не хочу. Такой ценой — не хочу. Во всяком случае, теперь уж точно. Да, отчислят. Да, больше никуда не примут. Все так, ну и черт с ним.
- А как же ты будешь?...
- Мы обязательно что-нибудь придумаем. Вот увидишь. Ты, главное, не исчезай больше. Обещаешь?

---

10

Поговорить бы надо, по-хорошему. Как? О чем? «Знаешь, дорогая, тут такое дело — если папенька мой узнает, что мы с тобой спим, тебя погонят вон из института, имей в виду», так, что ли? А дальше что? Оставить все как есть, но начать скрытничать? Не брать друг друга за руки, не смотреть в глаза даже, а по ночам тихо спать на соседних кроватях? Но все это все, конец, абзац всемирный, медленная смерть, постепенное отращивание взаимного равнодушия, а потом — все тот же финал. И только горький осадок внутри — даже воспоминаний не останется. Безумные ночи, Питер, прогулки, разговоры — все полетит к чертям, станет ненужным, лишь недоумение вызывающим эпизодом глупой студенческой биографии.
Ну уж нет.
Надо так — уйти тихо и незаметно, не появляться какое-то время в институте, дать ей обидеться как следует, чтоб даже за объяснениями не подходила. Повести себя, как скотина скотская, разрушить все сейчас, пусть чувства умрут вот так, быстро и мучительно, только чтобы сразу. Не дать им загнить, разложиться и сойти в могилу в виде безобразного полутрупа — только это и важно сейчас.
«Только бы она с утра в институт ушла» — тоскливо подумалось Катьке.
Ушла, никуда не делась. Ну вот и чудненько.
Катька развила бурную деятельность — погрузила личные вещи, упаковала кота, взяла из обувной коробки несколько зеленых сотенных купюр и пулей вылетела вон.
Так и таскалась по Москве — с сумкой в одной руке и кошачьей коробкой — в другой, пока искала съемную квартиру. Ошалевшее животное орало, у сумки надорвалась ручка и ее приходилось нести в охапку.
«Скотина я? Еще какая скотина» - думалось Катьке. Ну и хорошо. Все идет по плану.

Квартира сыскалась в Медведково - маленькая, грязная, ну да ладно, дело наживное. Расположиться, поставить зверюге лоток, накормить его, напоить, успокоить, найти магазин и хоть что-то купить съедобное — вчера кое-как поужинали, а завтрака не было — какой уж тут завтрак...
«И вот, значит, теперь это мой дом...» Потом Катька повторила фразу вслух, но действия это не возымело. Слово «Дом» так и осталось картонным, не выпуклым, неприменимым к данному конкретному месту. Дом. Пустой, темный, пыльный, с запахами привидений — тут, говорят, раньше жила бабушка. Бабушка умерла, а запах остался... Жутко-то как.
Когда стемнело, жуть стала невыносимой, какой-то осязаемой. Тишина такая, что в ушах стучит, только вода на кухне капает, да где-то вдалеке громыхает трамвай.
«Домой. Господи, как же я хочу домой...». Комнатка на пятом этаже казалась почти раем — навсегда, по доброй воле покинутым. Хотя, почему «почти», собственно? Вполне себе... Вроде бы вот он — руку протяни, всего-то несколько остановок на метро, не о чем говорить. И ведь даже мощнокрылого Гавриила на входе нет, путь никто не преградит, не остановит, да вот только нет его, пути. Звериная тропа это, лешим начертанная, путь вникуда, по кругу, в болото через буераки, и ведь не выберешься.
К черту, все к черту.

Ритка еще утром почувствовала — что-то не так. Это сонное «Голова болит» само по себе было обычным — не первый раз. Житейское, в общем, дело. Но каким-то шестым, восьмым, или каким там по счету, доставшимся от цыганских предков, чувством уловила фальшь, боль и... И еще бог весть что. Не в голове дело. « А в чем? - пыталась понять Ритка — что случилось? Что не так?»
Ладно. Вечером разберемся.

Комната встретила тишиной. «Прогуляться, что ли, ушла?» - подумалось Ритке. Но потом взгляд зацепился за осиротевшую полку в шкафу, за угол, где всегда стояла кошачья миска, ныне пустующий... И все стало ясно. Настолько ясно, что дальше просто некуда.
Боль — невыносимая, дикая, душу рвущая обрушилась горной лавиной, накрыла, не позволяя даже дышать, не давая шансов на спасение.
«За что? Как? И как теперь жить?» - Ритка видела, что ногтями рвет сама себе руку, и ничего не чувствовала. Все происходило, как не с ней, даже не как в кино — кто же такое снимать-то станет — бред, галлюцинация, свихнувшееся, сошедшее с рельсов и с грохотом летящее под откос Мироздание, шабаш и танцы на костях в ее уютном, совсем недавно таком теплом мире. На последний вопрос - «Как теперь жить?» ответ сыскался быстро. Рухнул гильотиной, откуда-то извне, будто кто-то припечатал, продиктовал, дал четкое руководство к действию, без апелляций и кассаций. «Никак.» Никак...

Все будет хорошо, обещаю)

---

Чукча не читатель-9

Ритка спала, обессиленная, вымотанная, улыбалась во сне. Катя гладила ее по волосам, тихо-тихо, чтоб не разбудить, не напугать, не дать почувствовать настроение — паршивое и тяжелое, как недельный запой. Еще не хватало, чтобы она все поняла. А с нее ведь станется — не первый раз...
«Отвлечься. Спрятать голову в песок. Решать проблемы по мере поступления. Мы вместе, рядом, нам никто не мешает, никого никуда не гонят — чего я паникую?»
И понимала — все это до поры. «Знают» про них как раз все. Они вместе живут, вместе приходят в институт, вместе уходят, да и стены в общежитии картонные, а по ночам из-за оных стен раздаются весьма недвусмысленные звуки. Так что — знают. Не могут не знать. Родителям пока не доложили, но да это дело времени. Не сегодня — так завтра.
И вот тогда...
Маменька все усилия, всю свою жизненную энергию бросала на то, чтобы выглядеть «пристойно». Так нерадивая домохозяйка убирает свой дом — швыряет вещи в шкаф, не разбирая — чистое с грязным, носки с рубашками, лишь бы снаружи ничего не валялось, а остальное не важно. В семье давно никто никого не любил, друг другом тяготились, разговаривать было не о чем. Но это было страшной внутрисемейной тайной. Внешне все должно было выглядеть прилично, снаружи они — все такие образцово-показательные, эдакое хрестоматийное, тошнотворно-правильное семейство Стоговых из учебника английского языка. Мазе из тича, фазе из тоже кто-то там весь из себя приличный, дочь, соответственно, стьюдент, через пару лет — чья-нибудь добродетельная вайф, и никак иначе. А тут — такой скандал. Интимная связь с девушкой! И это в таком благородном, почтенном семействе! Да никогда.
Сожрут же. Нет, теперь уже не Катьку — Ритку сожрут. Папенька, разумеется, не побежит к декану актерского факультета с воплями «Выгоните Федорчук, она трахнула мою дочь!», но способ нагадить найдет. И заступиться-то будет некому — ребенок сельских ветеринаров, псих-одиночка, готовый голодать и спать под мостом во имя мечты. Затопчут, затравят, не впервой. Не таким крылья ломали.
И все, дальше шансов никаких, роковой для начинающего лицедея возраст — двадцать один год — через пару месяцев. И все — ни один ВУЗ не возьмет, документы даже не примет.
И станет Ритка той самой злобной кикиморой, душой неприкаянной, в болотном мороке коротающей горький свой век... И все из-за нее, из-за Катьки.

Слезы — горькие, горячие, капали на подушку, на разметанные по ней Риткины кудри, душа выброшенным на мороз кутенком скулила и норовила свернуться в клубочек. «Надо уходить. На-до у-хо-дить, Надоуходить» - стучало в висках. Катька повторяла и повторяла про себя эту фразу, пока слоги не утратили смысл и не превратились в бессвязный набор пустых звуков.
Но это ничего не меняло.


Продолжение следует)

---

Чукча не читатель-8

Со второго семестра началась «История театра». Читал ее весьма колоритный тип — вьющиеся каштановые волосы с проседью, гамлетовский профиль, порывистые движения, нервные длинные пальцы. Вел себя непредсказуемо. Ну взять хоть опоздавших. То он их вовсе не замечал, даже взглядом не удостаивал, то обрушивал на бедолаг желчную филиппику, то просто провожал долгим, брезгливым взглядом. И так — во всем. Мог начать лекцию тихим, уставшим, бесцветным голосом, и тут же принимался орать и размахивать руками. К студентам относился либо с полным равнодушием, либо с открытой ненавистью. И то, и другое было каким-то напускным, картонным. А еще он вечно всех передразнивал, сильно кривляясь. Это было самым отвратительным.
- Слушай, ну вот за что он меня так, а? - Катька промакивала платком слезы (довел-таки, гад)
- Понимаешь, Кать... У нас преподаватели, ведущие культурологию, философию, зарубежную литературу и прочие, так сказать, непрофильные предметы — люди привлеченные, «с улицы». «Англичанка» закончила иняз, культуролог — искусствоведческий факультет, ну и так далее. А этот — наш, местный. Из несостоявшихся актеров. Я не знаю, что у него там не сложилось, но в театре он не играет. И вообще нигде не играет, понимаешь? Ты видела в спектаклях и Жутковского, а Карпова, и Борисову, и всех остальных. А этот — только преподает.
- Ну и что?
- А то, что актер (а он, как ни крути, актер), должен играть. Иначе — смерть. Нет, не физическая — тушка как раз никуда не денется, а вот распад личности гарантирован. Актер — это амфибия, причем сцена для него — куда более естественная среда обитания. А его сцены лишили. Он теперь, как кикимора болотная — и не умер толком, и среди живых ему места нет. Так и висит между двумя мирами, мается, корчит страшные рожи, наводит ужас на путников.
- У меня мама из несостоявшихся актеров... - задумчиво протянула Катька
- Ну вот видишь. Ситуация знакомая, надо думать. И дома у вас, насколько я могу судить, атмосфера тяжелая, да и критик она — злобный. Злобный и несправедливый. Слышала я про твою маму, ее же на выпускные спектакли приглашают, старшекурсники трепещут...
- Жуть какая... А с несостоявшимися ветеринарами что бывает?
- Да тоже ничего хорошего. Котов вон умудряются контрабандой протащить, жирных и наглых. Жить они без котов не могут, надо думать.
- Ты против?
- Да ну, что ты. Пошли домой, а?

И ведь пошли. Домой. Катька и не заметила, как стала называть десятиметровую общежитскую комнатку «домом». Ну да, все правильно . «Домой» - это туда, на пятый этаж без лифта, в комнату за номером 508, криво намалеванным на белой двери, в белое же пространство с репродукциями «голландцев» на стенах, с синими железными кроватями без матрасов. Ибо матрасы — вот они, уютно валяются на полу, рядом. А вокруг — подушки, книжки и кофейные чашки, а еще гитара где-нибудь поблизости, только руку протяни. Вот такой вот дом, Их Общий дом, ее и Риткин.
«Кто она для меня?» - спрашивала себя порой Катька, и понимала — всё. Вот такое вот всеобъемлющее ВСЁ, мечта диалектиков. Человек, ближе которого не было никого на свете. И не будет. И не надо. Сокурсница, партнерша по танцам, подруга, «жилетка», личный психолог, а еще мука ее сердечная, такая тяжкая и сладкая, хоть плачь.
Они шли рядом, держались за руки, а глаза — шальные и пьяные, у обеих, не видящие никого вокруг.
«К черту. Все к черту. Чего я, собственно говоря, боюсь? Родительского гнева? Из дома давно пора была валить, маменька с папенькой навек заблудились в хитросплетениях своих внебрачных любовей, им все равно не до меня, а уж не до меня взрослой — тем паче. Работа у меня есть, институт... Отчислят? Так ну ура же! Сама уйду, не очень-то и хотелось. Вообще не хотелось, если разобраться. Баба с возу — коню легче»

И вдруг страшная, свинцовая мысль навалилась на сознание, затмив, перечеркнув все ранее передуманное. «И Ритку. Ритку тоже отчислят...»

@темы: раскас

---

Чукча не читатель-7

Домой Катька так и не попала. Позвонила маме — рядом с общежитием сыскался таксофон, сбегала в магазин за пельменями. Поели, выпили ведро кофе, перемыли кости преподавателям...
А потом сидели на полу, спина к спине, затылок к затылку, так, что волосы переплелись, а разбирать их было лень. Молчали. В Риткиных руках была гитара с нервными, уставшими струнами, готовыми в любой миг лопнуть. Не разговаривалось и не думалось, потому что не о чем говорить, да и думать не о чем, когда так хорошо. И так все понятно, а складывать вот это всеобъемлющее текущее «хорошо» в слова — занятие бессмысленное. Хорошо. И точка.

V


Катька и сама не заметила, как перебралась в общежитие. Дома практически не появлялась — разве что за вещами, чтобы утеплиться к зиме, ездила. Отцу было все равно, маменька всякий раз норовила закатить скандал с рефреном «совсем от рук отбилась, нас позоришь, дома не живешь, чисто бомж вокзальный», но Катька ее не слушала. А без благодарного зрителя любое выступление бессмысленно, что и говорить. Даже кота Катька забрала — погрузила в коробку и повезла, дико орущего, в метро. Не положено животных, в общежитии-то, да кому интересны глупые правила? Мало ли вообще, чего не положено?
Актерское мастерство давалось Катьке с трудом — и именно как мастерство. Ремесло. Оно, конечно, всему можно научиться, медведи вон, и те в цирке выступают, не говоря уж про собак, вот и Катьку потихоньку дрессировали. Рита же была в своей стихии — все впрок, все получается, яркая, талантливая девочка, большое будущее, восходящая звезда, и что там еще говорили педагоги.
Зато у Катьки обнаружился репортерский дар. От нечего делать пошла внештатником в газету, а через пару месяцев была принята в штат. Редактор долго уговаривал, уломал.
Ближе к зиме смоталась в соседнюю область — поработать на мэрских выборах. Опять же, редактор пособил. Строчила липко-приторные панегирики заказчику, таскалась с ним по детским домам и приютам, где заказчик (кандидат в мэры, разумеется) щедрой рукой раздавал пакеты молока собственного завода. Писала не в меру политизированному молочнику проникновенные речи для публичных выступлений, помогала отвечать на вопросы электората — сам-то молочник двух слов связать не мог. Провалился на выборах, конечно. Да ему того и надо — не очень-то хотелось в мэры. В общем, все остались довольны — владелец молочного завода всласть посветился перед телекамерами, Катька огребла весьма приличный, особенно для студентки, гонорар, с коим и вернулась в Москву.
У Ритки тоже в разгаре был зимний «чес» - корпоративы,утренники, да и всяческие домашние посиделки, где она изображала то Снегурочку, то Бабу-Ягу, а то и просто пела.
- Это куда ж мы эдакую прорву деньжищ девать-то будем? - деланно сокрушалась Ритка, складывая очередную порцию зеленых купюр в обувную коробку — ну чисто Крезы, а!
- Были бы деньги, а куда потратить — всегда придумаем. Компьютер вот надо купить. Съездим куда-нибудь.
Что правда, то правда. Сдав кое-как сессию (Ритка — потому что талантливая, Катьке же, как дочери декана соседнего, режиссерского, факультета полагалась индульгенция), девы покатили в Питер, обошли все мыслимые и немыслимые кабаки, культурно-массовые места, пару раз на концерт сходили. На «Ночных снайперов» полюбовались. Музыку послушали, а главное — Катька убедилась, что ничего страшного с Такими Людьми не происходит. Живут себе, поют в повязанный красным шарфом микрофон... Умом понимала, а вот принять до конца не могла. «Это неправильно» так и стучало в черепную коробку плененной пичужкой. Не всегда, не часто даже, но для потери душевного равновесия вполне достаточно.
Ощущать себя богатыми бездельницами, просаживать самостоятельно заработанные деньги было чертовски приятно. Думать о будущем в «лихие девяностые», как потом окрестят эту эпоху, никому в голову не приходило, а уж студенткам — тем паче. Питер, такси, концерты, клубы, Мариинка (куда без нее), Эрмитаж (Питер же, а как иначе?), снова такси, гостиница, полоумные, бессвязные, страстные ночи, губы в кровь — чего еще и желать? Вот только чертово «Неправильно», долбящее изнутри по темечку...
Бродили по стылому питерскому рынку, грызли кособокие, пережженные леденцы на палочке, поскальзывались на разбросанных всюду картонках, падали, дурачились, поднимались, опять падали. Хмурые торговки косились неодобрительно...
- Как на чудных московских барышень смотрело глупое бабье — процитировала Ритка.
Вот именно. Чудных. Барышень.

Вернулись в Москву ночным поездом, до общежития — на такси, прошли, таясь, через пожарный ход, уронили со стены что-то гулкое и железное из арсенала доморощенного пожаротушителя (ведро, вернее всего), заржали, разбудили вахтершу, получили от нее порцию нравоучений. Наперегонки понеслись по лестнице, где-то в середине пути сгребли друг друга в охапку и долго целовались.
Родные пенаты встретили тишиной, «шведским столом» в кошачьей миске (соседи расстарались, единственная животина на всю общагу, не считая тараканов, как же) и летающими всюду белыми перьями. Это кот, борясь со скукой и черной меланхолией, разорвал подушку.
- Что же ты, гад, казенное имущество-то портишь? - напустилась на кота Ритка.
Собрали в мешок останки подушки, замели перья, надавали коту по морде веником, вытряхнули «шведский стол»... Все. Спать...

@темы: раскас

---

чукча не читатель - 6

Катька вышла из душа согревшаяся, разомлевшая, вполне примирившаяся с действительностью. Подумаешь, дождь. Дожидалась из душа Ритку, отхлебывая горячий, пряный кофе, чуть было не уснула вот так — головой на столе, рядом с чашкой. Какая-то небывалая тишина вокруг, а еще спокойно — физически ощутимо спокойно. Так, наверное, первобытнообщинные предки чувствовали себя в сухой и теплой пещере.
- Ну как? Согрелась? Полегчало? - Ритка вошла тихо, по пути энергично вытирая волосы полотенцем.
- Да не то слово. Какой-то пофигизм наступил, в отдельно взятой мне.
- Ну вот и чудно. А можно, я тебя расчешу, а? У тебя волосы такие... Тебе никто не говорил, что ты похожа на валькирию?
- Да нет... А разве похожа? Да и не видела я их ни разу. Не довелось как-то...
- Во всяком случае, их себе обычно так и представляют — стройными, рослыми, белокурыми. И цвет глаз у тебя подходящий — серо-стальной. В самый раз для валькирии, ага. И вообще ты очень красивая...
- Да ну, брось. А сейчас особенно — мокрая, лохматая, без макияжа.
- Не веришь? А вот пошли к зеркалу. Да скинь ты халат, он мешает только. Вот, смотри.
В зеркале отражались две фигуры — и впрямь ведь красивые. Стройная блондинка и хрупкая брюнетка. Последняя, правда, была замотана в полотенце, что весьма портило картину. Непорядок.
Видимо, белокурому отражению в зеркале пришла та же мысль. Катька увидела, как блондинка обернулась к хрупкой фигурке, сорвала с нее полотенце, привлекла к себе.. А потом отражения провалились, оба, вместе с зеркалом, да что там — со всем видимым барионным миром...

IV

Они лежали на полу, на невесть откуда взявшемся одеяле, курили. Нужно было возвращаться в Бытие, обретать способность мыслить, становиться прежними, но сил не было, никаких. А надо.
Мысли в голове шевелились, ворочались, как омываемые океаном прибрежные камни, сменяя друг друга, как в калейдоскопе. Было невыносимо хорошо, и столь же невыносимо жутко. Страшно. Стыдно. И вообще — Так Не Бывает...Встать, уйти, молча, втиснувшись в мокрые джинсы? Логично, но к черту логику. Не сейчас, когда угодно, только не сейчас...

- Как это мы так и... Вообще, как? А как дальше? - решилась все-таки Катька на подобие разговора. Речь не связная, звуки не членораздельные, троглодит пещерный, да и только, но уж лучше так, а то молчать совсем уж невыносимо. Вот никак...
- Как дальше — что?
- Ну, не знаю. Все. И вообще — зачем мы...?
- Вот, именно над этим вопросом и бьются все философские школы мира - «Зачем мы». Не конкретно мы, а вообще. Только давай сейчас без философских экзерсисов, а? Что-то я не заметила, чтобы тебе было плохо. Во всяком случае, кричала ты весьма правдоподобно и укусила меня более чем искренне, видишь? Я тебя, на самом деле, понимаю. Сама такой была. Так вот, я хочу — нет, не так, я требую — чтобы ты уяснила одну простую вещь: то, что сейчас случилось — НОРМАЛЬНО. Совершенно нормально, нравственно, законно, ну, продолжи синонимический ряд самостоятельно, я ж не знаю, какой именно аспект тебя более всего беспокоит.
- Но... Это же... Неправильно. Вот.
- Почему? Ну вот конкретно, по пунктам — почему? Не, ну я понимаю, конечно — человек — зверюга сугубо общественная, социальная, так сказать. И всю свою жизнь только и занимается тем, что старается быть «как все». А «как все» - это муж, дети, работа, квартира в спальном районе. Дача, "Оливье" на Новый год, сварливая свекровь, носки под диваном, программа телепередач на вечер. Вопрос в другом — всем ли это надо? Вот это «как все», а? Мне вот, например, не надо.
- Ритк, ты не понимаешь. Не в этом дело. Я, знаешь, девочка взрослая и сам по себе прикольный бурный трах меня не расстраивает. Ни в коем случае. Чай, не деревенская дура, соблазненная на сеновале коварным конюхом. Дело, видишь ли, в том, что... у меня к тебе чувства. Вот понимай, как хочешь — объяснить не смогу, я же сейчас собьюсь, покраснею, как институтка, носом шмыгать начну. Просто.. Мне хорошо с тобой, вот. Уффф...
- И мне с тобой. Я, если честно, очень хотела, чтобы так вышло. Ну понравилась ты мне. Правда, я думала, что понадобится время, я ж даже стратегию придумала — как, что, зачем. Совсем уж было построилась свиньей и двинулась в атаку, да оно видишь, как получилось. И я очень рада. Правда.
- Ага. Как в том анекдоте "Нифига себе, басню сократили"
- Точно. Только, знаешь, это чертовски здорово, что басню таки сократили. Ибо стратег из меня, по большому счету, аховый. Не гожусь я на роль коварной соблазнительницы, похитительницы девичьих сердец. Образ не соответствует - инфернальности не хватает. Вот кабы в цыганских предков удалась, и чтоб глаза бездонно-черные, с поволокой - еще куда ни шло. А так... А по поводу «неправильно» - выбрось из головы. Тебе хорошо, мне хорошо, и вообще — ни одно животное не пострадало, как говорят американцы.
- Пострадало. Что-то тараканы у меня в голове подозрительно тихие — поумирали, что ли?
- Целехоньки твои тараканы, не переживай. Просто они экстренно мутируют. Процесс безболезненный, но тягомотный. Кофе будешь?
Это еще не все)

@темы: раскас

---

чукча не читатель-5

Разминку Катька худо-бедно пережила, но вот дальше дело пошло куда хуже. Андрей Юрьевич затеял учить студентов венскому вальсу. Показал «квадрат», а дальше принялся командовать:
- Из квадрата вы-ы-ы-ыходим! Пошли по трапеции! Носок не тянем, шагаем с пятки, и-и-и рраз, два, три, ррраз, два, три!
Какой носок, какая пятка, куда идти? Катька чувствовала себя цирковым слоном — зверем, в общем, неагрессивным и даже обучаемым, но не всему, ой, не всему...
Ритка спасала ситуацию, как могла. Стоически терпела наступания на ноги, не давала упасть.

После занятий вконец расстроенная и обессиленная Катька курила в ближайшем дворе. Самооценка не просто упала — рухнула куда-то в недра городской канализации, да так и валялась там, даже не силясь подняться. Риткина ладошка, поглаживающая по плечу — единственное, что примиряло с действительностью и вообще органической жизнью.
- Так тяжело, конечно. Из квадрата — сразу в пару. Ну ничего — я тебе помогу. Это не трудно, ты, главное, не напрягайся так — это всего лишь танец. Не кирпичи же таскаем, ну чего ты? - шептала Ритка на ухо. Дыхание ее, такое близкое, одурманивало и парализовало остатки мыслительной деятельности, но хоть успокаивало — уже хорошо.
- Да не могу я, Рит. Отродясь танцевать не умела, да и учиться, в общем, не собиралась.
- Ну и зря. Танец — это здорово. Красиво.
Я неспособная.
- Так не бывает. Ты просто не хочешь. А как захочешь — так и научишься. Сразу и без проблем. Надо просто больше смотреть на танцы. Вот какие тебе больше нравятся?
- Из народных? - Катька представила вдруг прыгающих вприсядку бородатых, не слишком трезвых мужиков. Красиво, ага. Ничего не скажешь...
- Вовсе необязательно. Танго, например. Красиво же?
- Не знаю. Наверное.
- А стриптиз?
- Что???
- Стриптиз, Кать.
- Ну, даже не знаю, что и сказать, наверное...
- Ты просто не видела хорошего исполнения, я почти уверена. Или вообще никакого не видела, а? Знаю одно шикарное место, надо бы сводить тебя туда.
- Ни за что!
- Почему? - искренне удивилась Ритка - На ханжу ты не тянешь — не тот типаж. Дай угадаю...
- Не надо! Ради бога — не надо. Ты-то угадаешь, а вот мне как потом?
Было не стыдно. Перед самой собой — стыдно, еще и страшно вдобавок, а перед ней, перед персональной Катькиной синеокой мукой — не стыдно. Скажи ей кто пару часов назад, что она вот так, не слишком изящным намеком даст ей понять — в рожу бы плюнула. Тому, кто сказал, разумеется. Но сил молчать не было, не осталось. И говорить тоже нельзя, и молчать — невыносимо. Да гори оно огнем.
- Ладно, хорошо. Только ответь мне на один вопрос — тебе не нравится красивое обнаженное женское тело, или сам танец?
- Т..ты...
Катька почувствовала, что краснеет. Рита держала ее за руку — теперь уже цепко, смотрела на Катьку своими невозможными синими глазами, стирая остатки воли и здравого смысла. И как быть?
- Я задаю слишком много трудных вопросов? Ты не хочешь отвечать? Только не придумывай, пожалуйста, удобоваримый для меня вариант ответа, ладно? Я, в общем, и так все поняла
- А я — нет.
- Я, на самом деле, тоже не уверена, что поняла именно все. Но...
Порыв ветра не дал договорить, додумать даже. Москву накрыл тропический ливень, какой только по осени бывает — резкий и внезапный, как атака вражеской бомбардировки. Вроде совсем недавно светило какое-никакое солнце, потом, наверное, заходили тучи, да кто ж на небо-то станет смотреть, во время такого разговора? Его хоть и не было толком, но...
Пальто и джинсы моментально намокли, стали неподъемными и перестали гнуться в коленях. Волосы прилипли к голове, а тут еще и ветер поднялся, что и дышать стало невозможно.
- Бежим!
Катька хотела было спросить — куда — да не решилась. Мокро, холодно, дышать больно от свихнувшейся стихии, да и какая, в общем, теперь разница — куда.
Ворвались в какую-то дверь, пробежали мимо сонной бабушки, охраняющей «вертушку» - ах, вот оно что. Общежитие. Ну да это, в общем, правильно.
Шли по стертым грязным ступеням — последний этаж, а лифтов в общежитии отродясь не было.
- А я так хотела в гости тебя пригласить. Даже, представь, повод все выдумывала, вымучивала так и эдак. А тут дождь, очень, надо сказать, кстати. Так что деваться тебе пока некуда. Пока не обсохнешь, по крайней мере.
- А соседи?
- А нет никого. Моя единственная соседка пытается выйти замуж, вот и живет в очередной раз где-то не здесь. В тестовом режиме, надо думать. Вот и пусть ее. Такая, знаешь, лафа после коммуналки в пятнадцать человек. Я ж отродясь одна в комнате не жила — у меня и семья огромная. Братья, сестры. Куда деваться — цыгане.
- Ого! Ты цыганка?
- Цыганка, ага. По дедушке, правда. Ой, гадать только не проси — надоело уже.
- В голову не пришло. А что, просят?
- Да постоянно.
Комната оказалась маленькой, с белыми стенами и двумя синими железными кроватями.
- Ого, какой раритет! - удивилась Катька — я такие только у бабушки в деревне видела!
- Ага, я тоже. Причем, в детстве еще — лет несколько назад уже и моя бабушка диваном обзавелась. А здесь, видишь, стоят. Да ты раздевайся пока, вон там, на кровати, халат лежит, синий — вот бери его, и в душ. Да стягивай штаны смелее! И брось прямо тут — я потом сушить повешу. А я пока кофе сварю. Я не великий, правда, мастер, но выйдет всяко лучше, чем вчерашнее, в буфете, помнишь?
- Его забудешь, пожалуй. И такой — да, трудно сварить. Я вот точно не смогу. Это какая-то особенная рецептура, ведомая лишь посвященным, не иначе.
- Не такой, а такое. Пока филологи ломают голову, какой род правильнее — простые смертные давно знают разницу. Хороший, правильно сваренный, и растворимое, из буфета.
- Мне вчера примерно такая же мысль в голову пришла
- Ага. Ну я ж цыганка, я же все про всех знаю! - замогильным голосом заухала Ритка, размахивая джезвой. - Страшно? Ну что ты, глупая, шучу я так, плоско, смеяться после слова «лопата». Да мойся уже иди. Полотенце возьми только, в шкафу, любое.

---

Чукча не читатель-4

Ага. Мой дневник, что хочу, то и делаю)) Ну вроде ПЧ массово не эмигрируют, и то хорошо))

Первой парой шла лекция — длинная, косная, вымороченная. Катька то и дело поглядывала на часы — сломались, что ли? Ну не может время так долго тянуться, по законам той самой, лично Катькой малоизученной физики — не может. .
«Эх, Ритку бы сюда. Хоть не так тошно было бы. А впрочем, какой смысл? Разговаривать-то все равно нельзя. Да какая, в общем, разница? Просто чтоб рядом была, вот тут... Боже, это еще зачем? Не разговаривать, а... что? За руки держаться? Ей? Мне? Нам? Зачем?»

Последнее «Зачем?» провалилось в тартарары в следующую же секунду. Ибо открылась дверь аудитории и в нее вихрем влетела Ритка — румяная, со смоляными кудрями, в ярко-красной куртке. «Ходить она вообще не умеет, что ли? - подумалось Катьке. Вечно носится и вечно же опаздывает при этом. Смешная» Катька заметила, что губы сами собой растянулись в улыбку, весьма, надо сказать, дурацкую.
Ну и пусть.
Тепло разлилось по аудитории топленым маслом - от красной куртки, от быстрых движений, от развевающихся непослушных волос — тепло. Почему? А черт его знает. Какая вообще разница? Есть явления, о природе которых лучше вовсе не задумываться, а не то голова такого наворотит — потом только на Канатчиковой даче и разберутся. Если повезет. Ну и нафиг. Гуманитарии мы, лирики, и физика с логикой — не нашего скорбного ума дело. То есть абсолютно.
Ритка нашла Катьку глазами, улыбнулась в ответ, совсем было собралась пробраться к ней по лабиринту амфитеатра, но, поймав негодующий взгляд климактерической лекторши, от идеи отказалась и плюхнулась на первую попавшуюся скамейку.
Катька, как завороженная, уставилась на Риткин затылок. Ну вот, теперь и лекция не страшна, можно и потерпеть, чай, не потоп. Всего-то ничего осталось — час, что ли? Переживем как-нибудь, а там...
«Там» померкло, так и не успев развиться в логически осмысленную систему. Крашеная рыжая девица, сидевшая рядом с Риткой, наклонила к ней, к Ритке, голову и принялась что-то шептать. Вот так — две головы рядом — черная и рыжая, уютненько так, интимненько, можно сказать...
Первый порыв — заорать дурниной, швырнуть в рыжее темечко лекционной тетрадкой — чтоб непременно корешком попало, стол опрокинуть.... Вдох. Еще вдох. Это что же такое делается? Это я ее ревную, что ли? Я? Ее? Это в каком таком смысле? Как?
Катька, разумеется, о подобного рода отношениях слышала. Двадцатое столетие, поди, на исходе, в стране победившего дикого капитализма не было только денег у горемычных бюджетников, прочего же, включая самую разнообразную информацию, хватало в избытке. Но чувства девушки к девушке представлялись Катьке чем-то немыслимым, потусторонним, нереальным, навроде похищений обывателей инопланетянами или загулов по временным дырам. То есть, в газетах пишут, по радио говорят, но происходит это где-то и с кем-то, но не с Катькой — уж точно. Ан оно вон оно как...
А рыжая голова все рядом с Риткиной. А чертовы инопланетяне никак не летят... Где только таскаются? Как бы сейчас было кстати... Как никогда.
«С этим надо что-то делать. Не общаться. Не разговаривать. Бросить вообще к свиньям этот институт — лучше уж под мост, чем... Немыслимо! Главное — не попадаться на глаза — я ж не выдержу. Поди, не Муций Сцевола — куда мне, убогой»
Лекция, наконец, кончилась. Катька опрометью выскочила из аудитории и понеслась на улицу, в тесные и кривые московские переулки.

Чуть не опоздала на танцы. Голова от прогулок по улице остыла и обрела способность связно мыслить. Нет, институт бросать нельзя — вот так, по крайней мере, прямо сейчас. Провалить зимнюю сессию — это пожалуйста, ну не способна девочка, не родилась для сцены, так уж вышло, ничего не попишешь. Так что — ходить, прилежно посещать занятия, только вот с НЕЙ — никаких контактов, никогда. Молчать, ничего не говорить и не объяснять — иначе никак. Удивится, обидится — пусть. Вариантов-то нет. И не предвидится. Это ж ужас что такое!

Преподаватель танцев — длинный, тщедушный, вертлявый, как опереточный Мефистофель, расставлял студентов по парам. Тут же висел состряпанный Мефистофелем аусвайс — кто с кем танцует, пофамильно. Катька заметила свою фамилию. «Е. Таубе — М. Федорчук»
«Федорчук, надо же. Как романтично. Интересно, кто это? Поди, рыжий верзила, больше некому. С такой фамилией в армии хорошо служить. Прапорщиком» - думалось Катьке. Приступ мизантропии навалился на нее, как забулдыга на пивную бочку — тяжело и надолго. Ну и поделом.
- Таубе, Федорчук — ко мне! - взвизгнул Мефистофель (В миру, говорят, Андрей Юрьевич)
От стены отделились две фигуры — Катькина и... Ритина.
- Это как так? - запротестовала Катька — а мальчика?
- Мальчика тебе подавай! Где я вам их напасусь? Вас на потоке сколько? А мальчиков? Ну вот то-то!
- Но... Но почему я?
- По кочану! Так получилось. Случайная выборка, ничего личного. И не одна ты, заметь. И хватит болтать! Разминаемся!
Девы поплелись на коврик, взялись за руки — Мефистофель Юрьевич надумал какое-то заковыристое упражнение для разминки.
- А я все соображала — кто у нас Евгений Таубе, как расписание увидела —хихикая, шепнула Ритка.
Не разговаривать с ней было немыслимо. Маленькая, ясноглазая — и перед ней воротить морду, изображать императорского пингвина? Она-то тут при чем? Ее-то за что? Это теперь ее, Катькина, персональная внутренняя проблема, это там, на улице, блуждая по узким переулкам, легко было придумать такой выход - «не разговаривать», а как сделать-то? Она же живая, маленькая, трогательная такая, теплая...
- Да мне, знаешь, тоже в голову не пришло, что Федорчук — это ты
- Ага, небось, думала, что это вон тот рыжий, да? Фамилия у меня прекрасная, с такой хорошо, наверное, в армии служить. Прапорщиком.
Это становилось невыносимым, а в нынешнем положении — еще и небезопасным. Что там носят, чтобы от считывания мыслей защититься? Алюминиевую шапочку? Надо бы обзавестись, от греха подальше. Мало ли чего.

@темы: раскас

---

Чукча не читатель-3

Так вот они какие — экзальтированные провинциалки, подумалось вдруг Катьке. А ты бы так смогла? — спросила она саму себя. Не смогла бы. Да нет — без всяких «бы» - ибо не смогла. Не шмогла — так точнее. Как та кобыла из бородатого анекдота. Потому что да — ночевать под мостом и таскать подносы — это слишком круто, конечно. Не каждому дано, как оказалось. Катьке вот не дано. Похоронила собственную мечту ради теплой домашней постели и бесперебойного питания, так, выходит? Выходит, так...

- Знаешь, Кать, театр для меня — все. Звучит пафосно, и ты, наверное, думаешь, что я экзальтированная провинциалка? Да только без пафоса и не объяснишь толком. Я — та самая тряпичная кукла из чулана. Меня вот, наконец, достали, пыль стряхнули, только во что играть —еще не придумали. Как-то так.
Ну да, ну да. Экзальтированная провинциалка, как же — думалось Катьке. Кукла, говоришь? Куклы под мостом не ночуют. И чужие мысли не подслушивают. Да и глаза у них... Не такие. Что-то здесь не так. А вот что? Черт, опять глаза. Это что еще за фигня в голове завелась? Мало ли, какие у кого глаза, зачем вот так? К чему? Бред какой-то. Хтонический, невыносимый бред. Но как же хорошо вот так, рядом! Просто сидеть и болтать, иногда зачем-то взявшись за руки... За руки? За руки! Боже ж мой, это еще что за новости? Так. А вот тут уже требуется персональный внутренний психоаналитик. А впрочем — к черту психоаналитика. Пусть сидит себе на рабочей окраине подсознания и молчит в тряпочку, даже крутит пальцем у виска — пусть. Такого теплого и уютного «здесь и сейчас» не было с самого детства. Да и там, вернее всего, не было. А воспоминания — штука ненадежная, что и говорить...
- Так. Спасибо этому дому, пойдем к другому — Ритка резко вскочила, ухватила поднос с грязной посудой и явно вознамерилась бежать
- Ты чего? Куда собралась-то?
- Так я ж работаю! Кушать-то хочется, так что на лекцию я не пойду. Ты послушай там и за меня тоже, пожалуйста. Оно негоже, конечно, с первых дней прогуливать, но ведь с работы попрут — я ж с голоду загнусь. А я так не хочу, я ж молодая еще. Я, когда в Москву приехала — четверо суток голодная сидела. Пока меня в ту корчму не занесло. Там, знаешь, кормили бесплатно. Хреново, зато бесплатно. Это все и определило тогда.
- А сейчас ты где? Там же?
- Неее, что ты! Я теперь на повышение пошла — в другую корчму. Крутейший ресторан, Мак Доналдс называется, слышала? То-то! «Свободная касса!» — скорчила Ритка забавную рожицу — так и живем. У меня же теперь регистрация московская, от общежития, ага. Могу и пошиковать, в плане выбора места работы. Ладно, пора мне
- Ага. До завтра. Завтра-то придешь?
- Куда я денусь! Завтра полно профильных, архиважных дисциплин, танцы вон будут. Тут у местного препода фишка — он назначает пары не глядя, даже не видя вообще студентов, а меняться не моги. С кем поставили, с тем и танцуй. Ой, все опаздываю! - Ритка сорвалась с места, брякнула поднос на стойку, и только ее и видели.

И снова стало холодно. В один миг озябли руки, плечи повело ознобом... С чего бы вдруг? Ах, ну да — на улице почти минус, а в институте не топят. С этим все понятно. Но ведь только что, минуту назад, пока Ритка сидела рядом, было тепло? Было. И как следует понимать сей термодинамический феномен, спрашивается? Джоули, килоджоули, скорость движения частиц — эх, надо было учить физику. А то сидишь вот так, дура дурой, хоть плачь...


II



Звон будильника ледяным тесаком обрушился на беззащитный спящий мозг, привычно напугал и раздосадовал. Катька в сонном гневе запустила в будильник тапком, попала. Без толку, правда — все равно орет, как резаный. Надо вставать. В институт идти надо, да. Постигать великое искусство лицедейства, становиться жрицей Мельпомены, чтоб ей провалиться. А сегодня еще и сестрица ейная объявится — Терпсихора. Танцы у нас по расписанию, как же.
А вот интересно — если человек к музыке неспособен — это медведь на ухо наступил. А если танцевать не умеет и вряд ли будет? Ну вот как она, Катька, например?
Так и не придумав, кто ей куда наступил, Катька дожевала гренку, накормила умирающего от голода восьмикилограммового кота и двинулась в путь. Благо, небо прекратило свое выматывающее нытье и даже расщедрилось на некое подобие солнца. Светило было холодным и унылым, как голодающая лягушка, но хоть что-то. Лучше чем было, во всяком случае.

@темы: раскас

---

Чукча не читатель-2

Одолев, наконец, орфоэпические муки, Катька принялась скитаться по гулким коридорам. До следующей «пары» почти полчаса, выйти бы, прогуляться, да куда там. На улице — форменный Хель, а кто ж туда пойдет-то, по доброй воле да в здравом уме. Руки замерзли моментально, как у сельской прачки, полощущей белье в проруби. И это — не выходя на улицу. Да немудрено — здание огромное, каменное. А на отопление власти расщедрятся строго по графику, а что уже третью неделю на дворе стоит почти арктическая стужа — никого не волнует. Не положено в начале сентября топить, и точка.
Кофейку бы сейчас. Или хоть чаю. А впрочем, не до жиру — даже, как в романах про партизан, и «кипяточек» бы сгодился. А то эдак и до анабиоза недалеко. Уснуть бы под стылой институтской батареей до весны. Так ведь не дадут — техничка вечером растолкает да и погонит вон мокрой нечистой тряпкой.
Буфет, отчаянно воняющий хлоркой и прогорклым маслом, сыскался на первом этаже. Катька взяла липкий поднос, встала в очередь. Огромная и медлительная, как дирижабль, буфетчица неспешно слонялась из угла в угол, подавая жаждущим требуемую еду. Так, значит очередь — это всерьез и надолго.
От нечего делать Катька принялась глазеть по сторонам. Ага, вон ее одногруппники — рыжий верзила, терзающий алюминиевой ложкой фаршированный блин, носатая девица, манерно оттопырившая мизинец — ну чисто уездная барышня, мрачный тип в дымчатых очках на инфернальной физиономии... По именам и фамилиям она пока никого не знала.
Давешняя свидетельница Катькиного позора тоже обнаружилась — за соседним столиком. Недоверчиво нюхала общепитовский крендель, морщась, отхлебывала мутную серость, гордо именуемую в меню «кофе со сливками».
Катька поставила на поднос обретенную в тоскливом ожидании тарелку с едой, означенную бурду, по недоразумению называемую кофе, и порулила к свободному столику. Отхлебнула, стараясь не дышать, из бумажного стаканчика, укусила каучуковую булку...
- Ох и холодища — раздалось прямо над ухом. - А всего-то — начало сентября! Бабье лето, ага.
Катька от неожиданности вздрогнула. Прямо рядом с ней стояла та самая девица, которая давеча так испугалась ее физиономии. В одной руке — остатки кренделя, в другой — недопитое кофе. Да-да, именно так — оно. Точнее и не скажешь. И когда только успела произвести дислокацию? Плохо все-таки в недоанабиозе, ой, плохо. Никакой реакции на происходящее, хоть тресни.
Катька смутилась, смешалась — вспоминать идиотическую ситуацию не хотелось совершенно. Хотелось согреться, а там видно будет.
Первая мысль — пересесть. Молча, тихо, пусть выйдет демонстративно, пусть. Потом разберемся. Так не хочется сейчас... Но пойманный мельком взгляд — чистый, ясный, открытый синеокий взгляд — подействовал парализующе. Человек-то искренне хочет быть поближе, зачем, почему — да какая разница, о чем говорить собирается — да разве в этом дело? Она маленькая такая, а глаза беззащитные, и так доверчиво смотрит... «Боже, о чем это я» - поразилась сама себе Катька и... осталась.
- Ты извини меня, тебе, наверное, одной хотелось побыть, да? Но я подумала, что.. А впрочем, неважно. Просто захотелось поболтать — все равно, о чем. Ты не против? Или хочешь — я уйду?
Сказано было буднично, без позы — просто, как само собой разумеющееся. И Катька, пару мгновений назад негодовавшая на вторжение, вдруг поняла, что не хочет остаться одна. «Почему?» промелькнула в голове встревоженной птицей беспокойная мысль, да была моментально загнана на задворки подсознания. Вот еще не хватало — в собственных ощущениях ковыряться. Вот прямо сейчас и прямо здесь. Нравится человек, да и все тут. Остальное не имеет значения. Милая, тактичная девочка, товарищ по студенческим мытарствам, а что еще-то? И к черту психоаналитику.
- Да ну, что ты, не уходи. Наоборот, здорово, что подсела. Я вот постеснялась, ну, после...
- Ой, перестань, а? Это я себя повела, как идиотка. И давай не будем об этом — тебе же неприятно, так и зачем тогда?
Надо же. Мысли мои читает, что ли. А впрочем, нетрудно догадаться. Кому понравится-то, когда со скорченной рожей, да врасплох застигнут? То-то и оно. Но, черт возьми, столько такта. Откуда бы? На вид — девочка, как девочка, глаза вот только. Ох, черт. О чем это я опять?
- Меня, кстати, Рита зовут, а тебя?
- Катя.
Ну вот и познакомились. Ну и славно.

В буфет тем временем вплыл весьма занимательный тип в широкополой шляпе с лисьим хвостом. Катька и ее собеседница невольно повернули голову. И не они одни, в общем.
- Во. Артист. Уже в роль вживается, интересно — в какую? - не выдержала Катька
- Хреновый он артист. Знаешь, почему? Потому что играет. Да-да, не удивляйся — играть артист не должен. Только на сцене. А не в студенческом буфете, никак. Артист — это тряпичная кукла. Нет ни характера, ни поступков, ни чувств, мимики, лица собственного — и то нет. Что нарисуют, во что тобой сыграют — то и ладно. Это и есть жизнь. А все остальное — так, Безвременье, прозябание между ролями. Понимаешь?
- Не понимаю — честно призналась Катька. Я, знаешь ли, в гробу видела актерское мастерство и стены оного заведения. Я вообще-то ветеринаром стать хотела, зверюшек лечить. Да родители настояли. Папенька мой на соседнем факультете режиссуру преподает, маменька — критик, так мне такую истерику закатили, когда я в ветеринарный поступать собралась, что я решила не связываться. Убьют еще, мало ли
- Оооой, надо же — захохотала вдруг Рита — бывает же так! А у меня родители — представляешь? - как раз ветеринары! В деревне, да. Коров лечат. И мечтали, чтобы я пошла по их стопам, ну надо же! А я вот все бросила и подалась в Москву, на актерский.
= Может, нас в роддоме подменили?
- Это вряд ли. Тебе вот сколько лет? Семнадцать? А мне уж третий десяток пошел, двадцать мне. А чего ты так удивляешься? Я не сразу поступила, с четвертой попытки только. Не хотели брать. У меня в этом году был последний шанс. На следующий год уже по возрасту бы не проходила. Как жила бы тогда — не знаю.
- А как раньше жила? Ну, вот эти три года? Дома?
- Да какое дома, что ты! Я ж сбежала оттуда, продав единственную свою драгоценность — подаренное мамой кольцо. Меня же прокляли вслед, такая драма была — Шекспир отдыхает. Добралась до Москвы, ну чисто Фрося Бурлакова, только еще круче — у меня-то тут вообще никого. Под мостом ночевала, представляешь? Работала в какой-то корчме официанткой, потом угол сняла. Это, знаешь, такая трехкомнатная квартира, где пятнадцать человек живет. И постоянно меняются вдобавок. Ну ничего, где наша не пропадала? Вот наша и не пропала, выбора у нее, понимаешь, не было.

---

Чукча не читатель...

Я тут это... А, впрочем, оставим без комментариев. Проняло меня в очередной раз приступом графомании, как-то так)) Пусть висит, никому ж не мешает. А вдруг кто и прочтет, да еще и коммент напишет - мало ли...

Небо — серое, понурое, снулое, как похмельный слон, болталось прямо над крышами домов. Из него капало что-то невнятное, что и дождем-то стыдно назвать.
Катька брела в институт, ругая на все корки того, кто придумал учиться осенью. В такую погоду дома сидеть надо, закрывшись на все замки, завернувшись в плед и наварив добрый жбан глинтвейна. А не на улицу выходить, предварительно изнасиловав самое себя ранней побудкой. Какие уж тут новые знания. Откуда бы.
Еще и институт соответствующий. Родители постарались. Актерский факультет, умереть не встать. Мечта провинциальных не в меру экзальтированных идиоток. Папа - режиссер, мама - театральный критик, куда с добром.
Утренняя порция гранита науки именовалась техникой речи. Оной техникой заведовал преподаватель, навевающий экзистенциальный ужас одним своим видом. Почти двухметровый рост, не определяемый на глаз размер одежды (из авиационных чехлов шьют, на заказ, не иначе), огромные, навыкат, глаза (это он играет Петра Великого на всех культурно-массовых мероприятиях), и славная фамилия Жутковский. Как вы яхту назовете, что уж там...
- А сейчас — рааазминочка! - загромыхал зычным басом Жутковский — подходим ко мне по одному, и делаем все, что велю!
Звучит угрожающе. Мало ли, какие демоны живут в эдакой здоровенной башке. С него, пожалуй, станется. Катька понаблюдала за парой-тройкой горемык, коих угораздило родиться с фамилиями на букву «А», да и бросила. Скучное это занятие, муторное — за чужими муками наблюдать. Со своими бы справиться. Вон как спать-то хочется — отчего бы не...
- Таубе! - взорвал пространство громогласный окрик — спишь, что ли?
Таубе — это она, Катька. Вычурная фамилия, доставшаяся от тевтонских предков, прозвучала из уст Жутковского особо омерзительно. Как пушечный выстрел, только страшнее.
Катька попыталась изобразить бодрость — даром, что ли, на лицедея учится. В глаза — блеск, углы рта повыше, подбородок вперед... Эдакий пионер, всем ребятам пример — какое там спать. Да никогда.
- Никак нет! - сама от себя не ожидая, отрапортовала Катька. Эх, заигралась, не переключилась, да черт бы с ним.
- Ну тогда ходи моя сторона — разминаться будем!
Видела Катька эту разминочку. Наблюдала. Господи, срам-то какой. Эдакие мерзкие рожи кривить, да перед всем честным народом — это ж ужас что такое. А ничего не попишешь — техника речи. Куда от нее денешься. Для актера — наипервейшая, говорят, дисциплина. Что за актер с дефектами речи? Смех один. Надо с чувством, с толком, с расстановкой. А как иначе?
Катькин голос, видите ли, показался Жутковскому тихим. Немудрено — сам-то орет, как сирена воздушной тревоги, куда уж нам, грешным, до него.
- Громче! Громче — не унимался Жутковский, вращая своими страшными, как бельмы, глазищами — чего ты шепчешь?
А у Катьки от такого «шепота» уже дыхание перехватило.
- Не в том регистре работаешь! Вдохни! Почувствуй живот! Горло не дери — ниже бери, мышцы верхнего пресса должны работать, а не горло, ну!
- Бдыыы — возопила Катька как только возможно громко
- Плохо! Плохо работаешь! Теперь губы вялые — форменное безобразие! Ну-ка — четко, громко — Бдыыы!
- БДЫЫЫ — расстаралась Катька, вложив в омерзительный звук все силы. Господи, только бы никто не смотрел сейчас...
Это произошло в секунду. Самое противное — в ту самую секунду, во время этого самого «БДЫЫЫ». Дверь в аудиторию распахнулась, и... Не, Катька все поняла, конечно. Это вот так вот влетаешь, опоздав, в аудиторию, а на тебя пырится красная морда со вздутыми от натуги жилами и орет «БДЫЫЫ!» Кто угодно испугается. Отворившая не в добрый час дверь аудитории дева исключением не стала. Отпрянула в спасительную пустоту коридора, а потом ввалилась в аудиторию и принялась дико ржать. Только что пальцем не показывала. Остальные тоже развеселились. Экая потеха — вот так вот входишь в дверь, а там... А сами-то, сами, ведь точно так же корчились в муках познания, с той только разницей, что не заходил никто. И ведь ржут сидят, как в балагане. Взрослые, казалось бы, люди. Да куда там. Еле успокоил Жутковский, а все равно до конца занятия перехихикивались. Тихо, давясь собственным смешком, но все же.
Продолжение следует)

@темы: раскас

---

Так вот оно где..

@темы: заметки на полях

---

Господи, какой кошмар... Какое непроходимое, неизбывное позорище... У меня просто нет слов... ТАК стыдно мне в жизни не было. Думала - побьют...

Потом, когда-нибудь потом напишу. А сейчас - накрыло так, что даже на улицу выйти не могу - стыдно. Понимаю, что никто ничего не знает и вообще, это не мой косяк, но... Просто накрыло.

@темы: von beruf