Ver thik, her ek kom!
читать дальшеСо второго семестра началась «История театра». Читал ее весьма колоритный тип — вьющиеся каштановые волосы с проседью, гамлетовский профиль, порывистые движения, нервные длинные пальцы. Вел себя непредсказуемо. Ну взять хоть опоздавших. То он их вовсе не замечал, даже взглядом не удостаивал, то обрушивал на бедолаг желчную филиппику, то просто провожал долгим, брезгливым взглядом. И так — во всем. Мог начать лекцию тихим, уставшим, бесцветным голосом, и тут же принимался орать и размахивать руками. К студентам относился либо с полным равнодушием, либо с открытой ненавистью. И то, и другое было каким-то напускным, картонным. А еще он вечно всех передразнивал, сильно кривляясь. Это было самым отвратительным.
- Слушай, ну вот за что он меня так, а? - Катька промакивала платком слезы (довел-таки, гад)
- Понимаешь, Кать... У нас преподаватели, ведущие культурологию, философию, зарубежную литературу и прочие, так сказать, непрофильные предметы — люди привлеченные, «с улицы». «Англичанка» закончила иняз, культуролог — искусствоведческий факультет, ну и так далее. А этот — наш, местный. Из несостоявшихся актеров. Я не знаю, что у него там не сложилось, но в театре он не играет. И вообще нигде не играет, понимаешь? Ты видела в спектаклях и Жутковского, а Карпова, и Борисову, и всех остальных. А этот — только преподает.
- Ну и что?
- А то, что актер (а он, как ни крути, актер), должен играть. Иначе — смерть. Нет, не физическая — тушка как раз никуда не денется, а вот распад личности гарантирован. Актер — это амфибия, причем сцена для него — куда более естественная среда обитания. А его сцены лишили. Он теперь, как кикимора болотная — и не умер толком, и среди живых ему места нет. Так и висит между двумя мирами, мается, корчит страшные рожи, наводит ужас на путников.
- У меня мама из несостоявшихся актеров... - задумчиво протянула Катька
- Ну вот видишь. Ситуация знакомая, надо думать. И дома у вас, насколько я могу судить, атмосфера тяжелая, да и критик она — злобный. Злобный и несправедливый. Слышала я про твою маму, ее же на выпускные спектакли приглашают, старшекурсники трепещут...
- Жуть какая... А с несостоявшимися ветеринарами что бывает?
- Да тоже ничего хорошего. Котов вон умудряются контрабандой протащить, жирных и наглых. Жить они без котов не могут, надо думать.
- Ты против?
- Да ну, что ты. Пошли домой, а?
И ведь пошли. Домой. Катька и не заметила, как стала называть десятиметровую общежитскую комнатку «домом». Ну да, все правильно . «Домой» - это туда, на пятый этаж без лифта, в комнату за номером 508, криво намалеванным на белой двери, в белое же пространство с репродукциями «голландцев» на стенах, с синими железными кроватями без матрасов. Ибо матрасы — вот они, уютно валяются на полу, рядом. А вокруг — подушки, книжки и кофейные чашки, а еще гитара где-нибудь поблизости, только руку протяни. Вот такой вот дом, Их Общий дом, ее и Риткин.
«Кто она для меня?» - спрашивала себя порой Катька, и понимала — всё. Вот такое вот всеобъемлющее ВСЁ, мечта диалектиков. Человек, ближе которого не было никого на свете. И не будет. И не надо. Сокурсница, партнерша по танцам, подруга, «жилетка», личный психолог, а еще мука ее сердечная, такая тяжкая и сладкая, хоть плачь.
Они шли рядом, держались за руки, а глаза — шальные и пьяные, у обеих, не видящие никого вокруг.
«К черту. Все к черту. Чего я, собственно говоря, боюсь? Родительского гнева? Из дома давно пора была валить, маменька с папенькой навек заблудились в хитросплетениях своих внебрачных любовей, им все равно не до меня, а уж не до меня взрослой — тем паче. Работа у меня есть, институт... Отчислят? Так ну ура же! Сама уйду, не очень-то и хотелось. Вообще не хотелось, если разобраться. Баба с возу — коню легче»
И вдруг страшная, свинцовая мысль навалилась на сознание, затмив, перечеркнув все ранее передуманное. «И Ритку. Ритку тоже отчислят...»
- Слушай, ну вот за что он меня так, а? - Катька промакивала платком слезы (довел-таки, гад)
- Понимаешь, Кать... У нас преподаватели, ведущие культурологию, философию, зарубежную литературу и прочие, так сказать, непрофильные предметы — люди привлеченные, «с улицы». «Англичанка» закончила иняз, культуролог — искусствоведческий факультет, ну и так далее. А этот — наш, местный. Из несостоявшихся актеров. Я не знаю, что у него там не сложилось, но в театре он не играет. И вообще нигде не играет, понимаешь? Ты видела в спектаклях и Жутковского, а Карпова, и Борисову, и всех остальных. А этот — только преподает.
- Ну и что?
- А то, что актер (а он, как ни крути, актер), должен играть. Иначе — смерть. Нет, не физическая — тушка как раз никуда не денется, а вот распад личности гарантирован. Актер — это амфибия, причем сцена для него — куда более естественная среда обитания. А его сцены лишили. Он теперь, как кикимора болотная — и не умер толком, и среди живых ему места нет. Так и висит между двумя мирами, мается, корчит страшные рожи, наводит ужас на путников.
- У меня мама из несостоявшихся актеров... - задумчиво протянула Катька
- Ну вот видишь. Ситуация знакомая, надо думать. И дома у вас, насколько я могу судить, атмосфера тяжелая, да и критик она — злобный. Злобный и несправедливый. Слышала я про твою маму, ее же на выпускные спектакли приглашают, старшекурсники трепещут...
- Жуть какая... А с несостоявшимися ветеринарами что бывает?
- Да тоже ничего хорошего. Котов вон умудряются контрабандой протащить, жирных и наглых. Жить они без котов не могут, надо думать.
- Ты против?
- Да ну, что ты. Пошли домой, а?
И ведь пошли. Домой. Катька и не заметила, как стала называть десятиметровую общежитскую комнатку «домом». Ну да, все правильно . «Домой» - это туда, на пятый этаж без лифта, в комнату за номером 508, криво намалеванным на белой двери, в белое же пространство с репродукциями «голландцев» на стенах, с синими железными кроватями без матрасов. Ибо матрасы — вот они, уютно валяются на полу, рядом. А вокруг — подушки, книжки и кофейные чашки, а еще гитара где-нибудь поблизости, только руку протяни. Вот такой вот дом, Их Общий дом, ее и Риткин.
«Кто она для меня?» - спрашивала себя порой Катька, и понимала — всё. Вот такое вот всеобъемлющее ВСЁ, мечта диалектиков. Человек, ближе которого не было никого на свете. И не будет. И не надо. Сокурсница, партнерша по танцам, подруга, «жилетка», личный психолог, а еще мука ее сердечная, такая тяжкая и сладкая, хоть плачь.
Они шли рядом, держались за руки, а глаза — шальные и пьяные, у обеих, не видящие никого вокруг.
«К черту. Все к черту. Чего я, собственно говоря, боюсь? Родительского гнева? Из дома давно пора была валить, маменька с папенькой навек заблудились в хитросплетениях своих внебрачных любовей, им все равно не до меня, а уж не до меня взрослой — тем паче. Работа у меня есть, институт... Отчислят? Так ну ура же! Сама уйду, не очень-то и хотелось. Вообще не хотелось, если разобраться. Баба с возу — коню легче»
И вдруг страшная, свинцовая мысль навалилась на сознание, затмив, перечеркнув все ранее передуманное. «И Ритку. Ритку тоже отчислят...»
@темы: раскас
-
-
19.07.2014 в 14:22Мне очень-очень понравилось!У Вас такое лёгкое перо!
-
-
19.07.2014 в 14:59