Ver thik, her ek kom!
читать дальшеОдолев, наконец, орфоэпические муки, Катька принялась скитаться по гулким коридорам. До следующей «пары» почти полчаса, выйти бы, прогуляться, да куда там. На улице — форменный Хель, а кто ж туда пойдет-то, по доброй воле да в здравом уме. Руки замерзли моментально, как у сельской прачки, полощущей белье в проруби. И это — не выходя на улицу. Да немудрено — здание огромное, каменное. А на отопление власти расщедрятся строго по графику, а что уже третью неделю на дворе стоит почти арктическая стужа — никого не волнует. Не положено в начале сентября топить, и точка.
Кофейку бы сейчас. Или хоть чаю. А впрочем, не до жиру — даже, как в романах про партизан, и «кипяточек» бы сгодился. А то эдак и до анабиоза недалеко. Уснуть бы под стылой институтской батареей до весны. Так ведь не дадут — техничка вечером растолкает да и погонит вон мокрой нечистой тряпкой.
Буфет, отчаянно воняющий хлоркой и прогорклым маслом, сыскался на первом этаже. Катька взяла липкий поднос, встала в очередь. Огромная и медлительная, как дирижабль, буфетчица неспешно слонялась из угла в угол, подавая жаждущим требуемую еду. Так, значит очередь — это всерьез и надолго.
От нечего делать Катька принялась глазеть по сторонам. Ага, вон ее одногруппники — рыжий верзила, терзающий алюминиевой ложкой фаршированный блин, носатая девица, манерно оттопырившая мизинец — ну чисто уездная барышня, мрачный тип в дымчатых очках на инфернальной физиономии... По именам и фамилиям она пока никого не знала.
Давешняя свидетельница Катькиного позора тоже обнаружилась — за соседним столиком. Недоверчиво нюхала общепитовский крендель, морщась, отхлебывала мутную серость, гордо именуемую в меню «кофе со сливками».
Катька поставила на поднос обретенную в тоскливом ожидании тарелку с едой, означенную бурду, по недоразумению называемую кофе, и порулила к свободному столику. Отхлебнула, стараясь не дышать, из бумажного стаканчика, укусила каучуковую булку...
- Ох и холодища — раздалось прямо над ухом. - А всего-то — начало сентября! Бабье лето, ага.
Катька от неожиданности вздрогнула. Прямо рядом с ней стояла та самая девица, которая давеча так испугалась ее физиономии. В одной руке — остатки кренделя, в другой — недопитое кофе. Да-да, именно так — оно. Точнее и не скажешь. И когда только успела произвести дислокацию? Плохо все-таки в недоанабиозе, ой, плохо. Никакой реакции на происходящее, хоть тресни.
Катька смутилась, смешалась — вспоминать идиотическую ситуацию не хотелось совершенно. Хотелось согреться, а там видно будет.
Первая мысль — пересесть. Молча, тихо, пусть выйдет демонстративно, пусть. Потом разберемся. Так не хочется сейчас... Но пойманный мельком взгляд — чистый, ясный, открытый синеокий взгляд — подействовал парализующе. Человек-то искренне хочет быть поближе, зачем, почему — да какая разница, о чем говорить собирается — да разве в этом дело? Она маленькая такая, а глаза беззащитные, и так доверчиво смотрит... «Боже, о чем это я» - поразилась сама себе Катька и... осталась.
- Ты извини меня, тебе, наверное, одной хотелось побыть, да? Но я подумала, что.. А впрочем, неважно. Просто захотелось поболтать — все равно, о чем. Ты не против? Или хочешь — я уйду?
Сказано было буднично, без позы — просто, как само собой разумеющееся. И Катька, пару мгновений назад негодовавшая на вторжение, вдруг поняла, что не хочет остаться одна. «Почему?» промелькнула в голове встревоженной птицей беспокойная мысль, да была моментально загнана на задворки подсознания. Вот еще не хватало — в собственных ощущениях ковыряться. Вот прямо сейчас и прямо здесь. Нравится человек, да и все тут. Остальное не имеет значения. Милая, тактичная девочка, товарищ по студенческим мытарствам, а что еще-то? И к черту психоаналитику.
- Да ну, что ты, не уходи. Наоборот, здорово, что подсела. Я вот постеснялась, ну, после...
- Ой, перестань, а? Это я себя повела, как идиотка. И давай не будем об этом — тебе же неприятно, так и зачем тогда?
Надо же. Мысли мои читает, что ли. А впрочем, нетрудно догадаться. Кому понравится-то, когда со скорченной рожей, да врасплох застигнут? То-то и оно. Но, черт возьми, столько такта. Откуда бы? На вид — девочка, как девочка, глаза вот только. Ох, черт. О чем это я опять?
- Меня, кстати, Рита зовут, а тебя?
- Катя.
Ну вот и познакомились. Ну и славно.
В буфет тем временем вплыл весьма занимательный тип в широкополой шляпе с лисьим хвостом. Катька и ее собеседница невольно повернули голову. И не они одни, в общем.
- Во. Артист. Уже в роль вживается, интересно — в какую? - не выдержала Катька
- Хреновый он артист. Знаешь, почему? Потому что играет. Да-да, не удивляйся — играть артист не должен. Только на сцене. А не в студенческом буфете, никак. Артист — это тряпичная кукла. Нет ни характера, ни поступков, ни чувств, мимики, лица собственного — и то нет. Что нарисуют, во что тобой сыграют — то и ладно. Это и есть жизнь. А все остальное — так, Безвременье, прозябание между ролями. Понимаешь?
- Не понимаю — честно призналась Катька. Я, знаешь ли, в гробу видела актерское мастерство и стены оного заведения. Я вообще-то ветеринаром стать хотела, зверюшек лечить. Да родители настояли. Папенька мой на соседнем факультете режиссуру преподает, маменька — критик, так мне такую истерику закатили, когда я в ветеринарный поступать собралась, что я решила не связываться. Убьют еще, мало ли
- Оооой, надо же — захохотала вдруг Рита — бывает же так! А у меня родители — представляешь? - как раз ветеринары! В деревне, да. Коров лечат. И мечтали, чтобы я пошла по их стопам, ну надо же! А я вот все бросила и подалась в Москву, на актерский.
= Может, нас в роддоме подменили?
- Это вряд ли. Тебе вот сколько лет? Семнадцать? А мне уж третий десяток пошел, двадцать мне. А чего ты так удивляешься? Я не сразу поступила, с четвертой попытки только. Не хотели брать. У меня в этом году был последний шанс. На следующий год уже по возрасту бы не проходила. Как жила бы тогда — не знаю.
- А как раньше жила? Ну, вот эти три года? Дома?
- Да какое дома, что ты! Я ж сбежала оттуда, продав единственную свою драгоценность — подаренное мамой кольцо. Меня же прокляли вслед, такая драма была — Шекспир отдыхает. Добралась до Москвы, ну чисто Фрося Бурлакова, только еще круче — у меня-то тут вообще никого. Под мостом ночевала, представляешь? Работала в какой-то корчме официанткой, потом угол сняла. Это, знаешь, такая трехкомнатная квартира, где пятнадцать человек живет. И постоянно меняются вдобавок. Ну ничего, где наша не пропадала? Вот наша и не пропала, выбора у нее, понимаешь, не было.
Кофейку бы сейчас. Или хоть чаю. А впрочем, не до жиру — даже, как в романах про партизан, и «кипяточек» бы сгодился. А то эдак и до анабиоза недалеко. Уснуть бы под стылой институтской батареей до весны. Так ведь не дадут — техничка вечером растолкает да и погонит вон мокрой нечистой тряпкой.
Буфет, отчаянно воняющий хлоркой и прогорклым маслом, сыскался на первом этаже. Катька взяла липкий поднос, встала в очередь. Огромная и медлительная, как дирижабль, буфетчица неспешно слонялась из угла в угол, подавая жаждущим требуемую еду. Так, значит очередь — это всерьез и надолго.
От нечего делать Катька принялась глазеть по сторонам. Ага, вон ее одногруппники — рыжий верзила, терзающий алюминиевой ложкой фаршированный блин, носатая девица, манерно оттопырившая мизинец — ну чисто уездная барышня, мрачный тип в дымчатых очках на инфернальной физиономии... По именам и фамилиям она пока никого не знала.
Давешняя свидетельница Катькиного позора тоже обнаружилась — за соседним столиком. Недоверчиво нюхала общепитовский крендель, морщась, отхлебывала мутную серость, гордо именуемую в меню «кофе со сливками».
Катька поставила на поднос обретенную в тоскливом ожидании тарелку с едой, означенную бурду, по недоразумению называемую кофе, и порулила к свободному столику. Отхлебнула, стараясь не дышать, из бумажного стаканчика, укусила каучуковую булку...
- Ох и холодища — раздалось прямо над ухом. - А всего-то — начало сентября! Бабье лето, ага.
Катька от неожиданности вздрогнула. Прямо рядом с ней стояла та самая девица, которая давеча так испугалась ее физиономии. В одной руке — остатки кренделя, в другой — недопитое кофе. Да-да, именно так — оно. Точнее и не скажешь. И когда только успела произвести дислокацию? Плохо все-таки в недоанабиозе, ой, плохо. Никакой реакции на происходящее, хоть тресни.
Катька смутилась, смешалась — вспоминать идиотическую ситуацию не хотелось совершенно. Хотелось согреться, а там видно будет.
Первая мысль — пересесть. Молча, тихо, пусть выйдет демонстративно, пусть. Потом разберемся. Так не хочется сейчас... Но пойманный мельком взгляд — чистый, ясный, открытый синеокий взгляд — подействовал парализующе. Человек-то искренне хочет быть поближе, зачем, почему — да какая разница, о чем говорить собирается — да разве в этом дело? Она маленькая такая, а глаза беззащитные, и так доверчиво смотрит... «Боже, о чем это я» - поразилась сама себе Катька и... осталась.
- Ты извини меня, тебе, наверное, одной хотелось побыть, да? Но я подумала, что.. А впрочем, неважно. Просто захотелось поболтать — все равно, о чем. Ты не против? Или хочешь — я уйду?
Сказано было буднично, без позы — просто, как само собой разумеющееся. И Катька, пару мгновений назад негодовавшая на вторжение, вдруг поняла, что не хочет остаться одна. «Почему?» промелькнула в голове встревоженной птицей беспокойная мысль, да была моментально загнана на задворки подсознания. Вот еще не хватало — в собственных ощущениях ковыряться. Вот прямо сейчас и прямо здесь. Нравится человек, да и все тут. Остальное не имеет значения. Милая, тактичная девочка, товарищ по студенческим мытарствам, а что еще-то? И к черту психоаналитику.
- Да ну, что ты, не уходи. Наоборот, здорово, что подсела. Я вот постеснялась, ну, после...
- Ой, перестань, а? Это я себя повела, как идиотка. И давай не будем об этом — тебе же неприятно, так и зачем тогда?
Надо же. Мысли мои читает, что ли. А впрочем, нетрудно догадаться. Кому понравится-то, когда со скорченной рожей, да врасплох застигнут? То-то и оно. Но, черт возьми, столько такта. Откуда бы? На вид — девочка, как девочка, глаза вот только. Ох, черт. О чем это я опять?
- Меня, кстати, Рита зовут, а тебя?
- Катя.
Ну вот и познакомились. Ну и славно.
В буфет тем временем вплыл весьма занимательный тип в широкополой шляпе с лисьим хвостом. Катька и ее собеседница невольно повернули голову. И не они одни, в общем.
- Во. Артист. Уже в роль вживается, интересно — в какую? - не выдержала Катька
- Хреновый он артист. Знаешь, почему? Потому что играет. Да-да, не удивляйся — играть артист не должен. Только на сцене. А не в студенческом буфете, никак. Артист — это тряпичная кукла. Нет ни характера, ни поступков, ни чувств, мимики, лица собственного — и то нет. Что нарисуют, во что тобой сыграют — то и ладно. Это и есть жизнь. А все остальное — так, Безвременье, прозябание между ролями. Понимаешь?
- Не понимаю — честно призналась Катька. Я, знаешь ли, в гробу видела актерское мастерство и стены оного заведения. Я вообще-то ветеринаром стать хотела, зверюшек лечить. Да родители настояли. Папенька мой на соседнем факультете режиссуру преподает, маменька — критик, так мне такую истерику закатили, когда я в ветеринарный поступать собралась, что я решила не связываться. Убьют еще, мало ли
- Оооой, надо же — захохотала вдруг Рита — бывает же так! А у меня родители — представляешь? - как раз ветеринары! В деревне, да. Коров лечат. И мечтали, чтобы я пошла по их стопам, ну надо же! А я вот все бросила и подалась в Москву, на актерский.
= Может, нас в роддоме подменили?
- Это вряд ли. Тебе вот сколько лет? Семнадцать? А мне уж третий десяток пошел, двадцать мне. А чего ты так удивляешься? Я не сразу поступила, с четвертой попытки только. Не хотели брать. У меня в этом году был последний шанс. На следующий год уже по возрасту бы не проходила. Как жила бы тогда — не знаю.
- А как раньше жила? Ну, вот эти три года? Дома?
- Да какое дома, что ты! Я ж сбежала оттуда, продав единственную свою драгоценность — подаренное мамой кольцо. Меня же прокляли вслед, такая драма была — Шекспир отдыхает. Добралась до Москвы, ну чисто Фрося Бурлакова, только еще круче — у меня-то тут вообще никого. Под мостом ночевала, представляешь? Работала в какой-то корчме официанткой, потом угол сняла. Это, знаешь, такая трехкомнатная квартира, где пятнадцать человек живет. И постоянно меняются вдобавок. Ну ничего, где наша не пропадала? Вот наша и не пропала, выбора у нее, понимаешь, не было.
-
-
11.06.2013 в 12:28-
-
11.06.2013 в 12:56-
-
11.06.2013 в 13:45