читать дальшеРитка спала, обессиленная, вымотанная, улыбалась во сне. Катя гладила ее по волосам, тихо-тихо, чтоб не разбудить, не напугать, не дать почувствовать настроение — паршивое и тяжелое, как недельный запой. Еще не хватало, чтобы она все поняла. А с нее ведь станется — не первый раз...
«Отвлечься. Спрятать голову в песок. Решать проблемы по мере поступления. Мы вместе, рядом, нам никто не мешает, никого никуда не гонят — чего я паникую?»
И понимала — все это до поры. «Знают» про них как раз все. Они вместе живут, вместе приходят в институт, вместе уходят, да и стены в общежитии картонные, а по ночам из-за оных стен раздаются весьма недвусмысленные звуки. Так что — знают. Не могут не знать. Родителям пока не доложили, но да это дело времени. Не сегодня — так завтра.
И вот тогда...
Маменька все усилия, всю свою жизненную энергию бросала на то, чтобы выглядеть «пристойно». Так нерадивая домохозяйка убирает свой дом — швыряет вещи в шкаф, не разбирая — чистое с грязным, носки с рубашками, лишь бы снаружи ничего не валялось, а остальное не важно. В семье давно никто никого не любил, друг другом тяготились, разговаривать было не о чем. Но это было страшной внутрисемейной тайной. Внешне все должно было выглядеть прилично, снаружи они — все такие образцово-показательные, эдакое хрестоматийное, тошнотворно-правильное семейство Стоговых из учебника английского языка. Мазе из тича, фазе из тоже кто-то там весь из себя приличный, дочь, соответственно, стьюдент, через пару лет — чья-нибудь добродетельная вайф, и никак иначе. А тут — такой скандал. Интимная связь с девушкой! И это в таком благородном, почтенном семействе! Да никогда.
Сожрут же. Нет, теперь уже не Катьку — Ритку сожрут. Папенька, разумеется, не побежит к декану актерского факультета с воплями «Выгоните Федорчук, она трахнула мою дочь!», но способ нагадить найдет. И заступиться-то будет некому — ребенок сельских ветеринаров, псих-одиночка, готовый голодать и спать под мостом во имя мечты. Затопчут, затравят, не впервой. Не таким крылья ломали.
И все, дальше шансов никаких, роковой для начинающего лицедея возраст — двадцать один год — через пару месяцев. И все — ни один ВУЗ не возьмет, документы даже не примет.
И станет Ритка той самой злобной кикиморой, душой неприкаянной, в болотном мороке коротающей горький свой век... И все из-за нее, из-за Катьки.
Слезы — горькие, горячие, капали на подушку, на разметанные по ней Риткины кудри, душа выброшенным на мороз кутенком скулила и норовила свернуться в клубочек. «Надо уходить. На-до у-хо-дить, Надоуходить» - стучало в висках. Катька повторяла и повторяла про себя эту фразу, пока слоги не утратили смысл и не превратились в бессвязный набор пустых звуков.
Но это ничего не меняло.
Продолжение следует)