Чукча не читатель...

[madchengretchen]

Я тут это... А, впрочем, оставим без комментариев. Проняло меня в очередной раз приступом графомании, как-то так)) Пусть висит, никому ж не мешает. А вдруг кто и прочтет, да еще и коммент напишет - мало ли...

Небо — серое, понурое, снулое, как похмельный слон, болталось прямо над крышами домов. Из него капало что-то невнятное, что и дождем-то стыдно назвать.
Катька брела в институт, ругая на все корки того, кто придумал учиться осенью. В такую погоду дома сидеть надо, закрывшись на все замки, завернувшись в плед и наварив добрый жбан глинтвейна. А не на улицу выходить, предварительно изнасиловав самое себя ранней побудкой. Какие уж тут новые знания. Откуда бы.
Еще и институт соответствующий. Родители постарались. Актерский факультет, умереть не встать. Мечта провинциальных не в меру экзальтированных идиоток. Папа - режиссер, мама - театральный критик, куда с добром.
Утренняя порция гранита науки именовалась техникой речи. Оной техникой заведовал преподаватель, навевающий экзистенциальный ужас одним своим видом. Почти двухметровый рост, не определяемый на глаз размер одежды (из авиационных чехлов шьют, на заказ, не иначе), огромные, навыкат, глаза (это он играет Петра Великого на всех культурно-массовых мероприятиях), и славная фамилия Жутковский. Как вы яхту назовете, что уж там...
- А сейчас — рааазминочка! - загромыхал зычным басом Жутковский — подходим ко мне по одному, и делаем все, что велю!
Звучит угрожающе. Мало ли, какие демоны живут в эдакой здоровенной башке. С него, пожалуй, станется. Катька понаблюдала за парой-тройкой горемык, коих угораздило родиться с фамилиями на букву «А», да и бросила. Скучное это занятие, муторное — за чужими муками наблюдать. Со своими бы справиться. Вон как спать-то хочется — отчего бы не...
- Таубе! - взорвал пространство громогласный окрик — спишь, что ли?
Таубе — это она, Катька. Вычурная фамилия, доставшаяся от тевтонских предков, прозвучала из уст Жутковского особо омерзительно. Как пушечный выстрел, только страшнее.
Катька попыталась изобразить бодрость — даром, что ли, на лицедея учится. В глаза — блеск, углы рта повыше, подбородок вперед... Эдакий пионер, всем ребятам пример — какое там спать. Да никогда.
- Никак нет! - сама от себя не ожидая, отрапортовала Катька. Эх, заигралась, не переключилась, да черт бы с ним.
- Ну тогда ходи моя сторона — разминаться будем!
Видела Катька эту разминочку. Наблюдала. Господи, срам-то какой. Эдакие мерзкие рожи кривить, да перед всем честным народом — это ж ужас что такое. А ничего не попишешь — техника речи. Куда от нее денешься. Для актера — наипервейшая, говорят, дисциплина. Что за актер с дефектами речи? Смех один. Надо с чувством, с толком, с расстановкой. А как иначе?
Катькин голос, видите ли, показался Жутковскому тихим. Немудрено — сам-то орет, как сирена воздушной тревоги, куда уж нам, грешным, до него.
- Громче! Громче — не унимался Жутковский, вращая своими страшными, как бельмы, глазищами — чего ты шепчешь?
А у Катьки от такого «шепота» уже дыхание перехватило.
- Не в том регистре работаешь! Вдохни! Почувствуй живот! Горло не дери — ниже бери, мышцы верхнего пресса должны работать, а не горло, ну!
- Бдыыы — возопила Катька как только возможно громко
- Плохо! Плохо работаешь! Теперь губы вялые — форменное безобразие! Ну-ка — четко, громко — Бдыыы!
- БДЫЫЫ — расстаралась Катька, вложив в омерзительный звук все силы. Господи, только бы никто не смотрел сейчас...
Это произошло в секунду. Самое противное — в ту самую секунду, во время этого самого «БДЫЫЫ». Дверь в аудиторию распахнулась, и... Не, Катька все поняла, конечно. Это вот так вот влетаешь, опоздав, в аудиторию, а на тебя пырится красная морда со вздутыми от натуги жилами и орет «БДЫЫЫ!» Кто угодно испугается. Отворившая не в добрый час дверь аудитории дева исключением не стала. Отпрянула в спасительную пустоту коридора, а потом ввалилась в аудиторию и принялась дико ржать. Только что пальцем не показывала. Остальные тоже развеселились. Экая потеха — вот так вот входишь в дверь, а там... А сами-то, сами, ведь точно так же корчились в муках познания, с той только разницей, что не заходил никто. И ведь ржут сидят, как в балагане. Взрослые, казалось бы, люди. Да куда там. Еле успокоил Жутковский, а все равно до конца занятия перехихикивались. Тихо, давясь собственным смешком, но все же.
Продолжение следует)